Интересно другое — а кого с советской стороны чекисты могли посчитать силой, готовой на «буржуазный заговор» и «соглашение с фашистами»? Думаю, здесь нет двух мнений — конечно, военных. Именно с руководством РККА традиционно связывались все разговоры о «бонапартизме» как неизбежном элементе буржуазного заговора. Единства же в отношении к группе Тухачевского у них, видимо, не было. Но главным претендентом на роль Бонапарта они считали, скорее, Сталина.

Политика СССР в 1935–1936 гг. действительно включала себя официальную антифашистскую (в первую очередь, антигерманскую) составляющую. В нее входили поддержка демократического и антифашистского движения, союз с Францией и Чехословакией, помощь республиканской Испании. Официальными трансляторами этой политики выступали наркомы М. Литвинов и К.Ворошилов, лидеры Коминтерна — Г. Димитров и Д. Мануильский. Однако, была и неофициальная, альтернативная составляющая — зондаж возможного соглашения с Германией. Это миссии Д. Канделаки (в 1936–1937 гг.) и М. Тухачевского (в 1936 г.). В действительности, инициативы Тухачевского и Канделаки по установлению контактов между руководством СССР и Германии осуществлялись по инициативе Сталина. Ее транслировали заместители наркомов Н. Крестинский и М. Тухачевский. Это нормально и естественно: политика всегда предполагает работу с альтернативными сценариями.

Однако, как относились к этой его игре союзники в Праге и Париже? Как воспринимали эту игру интернационалисты-коммунисты, евреи в НКВД, НКИД и Коминтерне? Показано информация о контактах Москвы и Берлина вызвала серьезную озабоченность у союзников СССР по антигитлеровскому союзу: у ЧСР и Франции. Об этом открыто говорил Бенеш советскому послу Александровскому: «Тухачевский — дворянин, офицер, и у него были друзья в офицерских кругах не только Германии, но и Франции (со времен совместного плена в Германии и попыток Тухачевского к бегству из плена). Тухачевский не был и не мог быть российским Наполеоном, но… перечисленные качества Тухачевского плюс его германские традиции, подкрепленные за советский период контактом с рейхсвером, могли сделать его очень доступным германскому влиянию и в гитлеровский период… Если представить себе, что Тухачевский видел единственное спасение для своей родины в войне рука об руку с Германией против остальной Европы, в войне, которая осталась единственным средством вызвать мировую революцию, то можно даже себе представить, что Тухачевский казался сам себе не изменником, а спасителем родины».

«Если представить себе…». А если вместо имени Тухачевского «представить» имя Сталина? Да, у вождя нет давних связей в Германии, но он также может видеть спасение для СССР в войне, которая вызовет мировую революцию. Хочу быть правильно понятным — я говорю сейчас не о том, что думал Сталин на самом деле, а о том, как воспринималась политика советского руководства в Праге.

Информацию о контактах советских военных с немцами Бенеш получил в начале февраля 1937 г. Но в Москву ничего не сообщил. «В своем дневнике посол [Александровский] записывает, что Бенеш извинился перед ним за то, что не поделился с советским руководством информацией о возможных тайных контактах верхушки вермахта со штабом Красной Армии». Совершенно очевидно — Бенеш считал (и справедливо), что Тухачевский в Берлине действует по инициативе Сталина и поэтому решил не раскрываться перед ненадежным союзником. «Насколько припоминаю, пишет Александров, в конце апреля у меня был разговор с Бенешем, в котором он неожиданно для меня говорил, «почему бы СССР и не договориться с Германией?», и как бы вызывал этим меня на откровенность, на то, чтобы я сказал, что мы действительно собираемся кое о чем договориться»

В действительности, как я уже говорил, все прогерманские заявления Тухачевского были, конечно, игрой, спланированной Кремлем. Как уже говорилось политика СССР в 1935 и 1936 гг. включала себя официальную антифашистскую составляющую и неофициальную, альтернативную составляющую (поиск возможного соглашения с Германией). Предположим, однако, что альтернативный сценарий становится основным. Возможно ли это? Безусловно, ведь он стал реальностью летом 1939 года.

Что мешало реализоваться ему раньше? Во-первых, конечно, позиция Германии, во-вторых, позиция антигерманских сил в СССР — Литвинова, руководителей Коминтерна. Трудно сказать, какую позицию занимал Каганович (и Ежов), но очевидно, что он был бы нежелательным партнером для переговоров с Германией, и, наоборот, устранение Кагановича было бы для немцев ясным сигналом к готовности СССР к переговорам. Фюрер, как известно, всегда был болезненно настроен относительно «возможностей еврейского влияния на Сталина в Москве».

Следует помнить, что в Берлине внимательно присматривались к сталинской борьбе с троцкистами. В январе 1937 года под влиянием процесса параллельного троцкистского центра Геббельс записал в своем дневнике: «В Москве опять показательный процесс. На сей раз почти исключительно против евреев. Радек и другие. Фюрер еще сомневается, имеется ли в процессе скрытая антисемитская тенденция. Возможно Сталин все же желает избавится от евреев… Итак, со вниманием будем следить за дальнейшим».

Теперь давайте немного порассуждаем о гипотетических сценариях. Предположим, Сталин решил пойти на соглашение с Германией в 1937 году. Что это означает практически? Вероятно, смену наркомов иностранных дел и обороны. Литвинова — точно, что и произошло в 1939 г. Возможно, изменения в Коминтерне. Может быть, надо обезопасить себя от потенциальных противников своего нового курса. Видимо, надо изолировать некоторых советских политиков, может быть взять под контроль деятельность наиболее антигермански настроенных чекистов и т. п. А понимают ли все эти люди (деятели Коминтерна, чекисты и дипломаты) опасность для себя такого сценария? Конечно. Что они могут сделать, чтобы не допустить нежелательного сценария? Нанести превентивный удар по прогерманскому лобби.

Однако, пока существует опасность нападения Германии, Польши и Японии на СССР — зондаж готовности немцев к переговорам (с целью выиграть время) — первостепенная задача и никакое видимое ослабление Тухачевского-Крестинского недопустимо. Они выполняют важнейшую задачу, без которой СССР стоит перед угрозой военно-политического поражения в ходе войны на два фронта.

Летом 1936 года началась гражданская война в Испании. Италия и Германия активно включились в конфликт, и стало ясно, что в ближайшее время открытое вооруженное выступление против СССР не состоится. Может быть и не случайно именно с этого момента в Москве начался «левый поворот» — переговоры с Германией перестали быть первоочередной задачей. Каганович и Ежов начали разворачивать репрессивную политику по «правому следу», под ударом окажутся прогермански настроенные политики — Карахан, Енукидзе, Крестинский. В начале 1937 г. ситуация позволила их противникам нанести превентивный удар.

Теперь посмотрим на все глазами «группы Крестинского — Тухачевского». Они сразу ощутили на себе последствия нового курса. На процессе 1938 года они так и говорили:

«Крестинский: В конце ноября на Чрезвычайном VIII Съезде Советов, Тухачевский имел со мной взволнованный серьезный разговор. Он сказал: начались провалы, очевидно, пойдет дальнейший разгром троцкистов и правых. Он делал выводы: ждать интервенции не приходится, надо действовать самим. Тухачевский говорил не только от своего имени, но и от контрреволюционной организации военных. Я поговорил с Розенгольцем, поговорил с Рудзутаком и мы пришли к выводу, что Тухачевский прав и дело не терпит. Эти же разговоры продолжились на квартире Розенгольца весной 1937 года.