— А сейчас, друзья мои, выступит юное дарование из города Саранска, — Дальский сверился со сценарием. — Маша Потутина. Какая прелесть! Сколько в этом имени естественности и какой-то провинциальной наивности. Просим! Маша споет нам старинный романс о любви.

Первые аккорды, и камера выхватила пухлую блондинку. Светлана Борисовна взглянула и тут же отвернулась: таких на телевидении сотни, особенно с тех пор, как дали цвет в кадре. Накрашенный рот, голубые глаза с накладными ресницами, немного блесток на лице. Ей бы пару сантиметров в талии убрать, а так ничего… особенного.

Блондинка старательно изображала неразделенную и порочную страсть, трогательно заламывая руки. Ее тело фальшиво извивалось, рискуя выскочить из черного, почти прозрачного платья:

Движенье рук в слепом объятье танца,

В смертельном па при свете фонаря,

Мы падаем, не в силах удержаться

На тусклом лезвии заснеженного дня.

Откуда-то сверху на сцену падал искусственный снег, в уголках глаз Маши Потутиной из города Саранска сверкали искусственные слезинки. Она казалась трогательной, невинной и почему-то очень желанной. Ей шел восемнадцатый год. Мамонт-Дальскому исполнилось шестьдесят.

И в шестьдесят он в первый раз влюбился.

— Она обожгла! Это богиня, а не женщина. Как она поет, боже мой, Светка, как она поет! Гурия! Сирена!

— Пустышка…

— Дура! — Павел Петрович вдруг рассердился. — В тебе говорит ревность и зависть. Она — женщина, а ты так, рабочая лошадь. Без пола и возраста.

Ей стало обидно:

— Ты сам меня сделал такой!

Узкий, пергаментный палец ласково погрозил:

— Э нет! Такой себя сделала ты сама, а я лишь был свидетелем… — И почти без паузы. — Эта женщина создана для меня. Я женюсь на ней. Дай телефон и выйди: интимный разговор.

Об этом романе заговорили как-то сразу. Но Дальскому было все равно. Он дарил Маше охапки роз, водил на концерты и в кино, и молодился, молодился, молодился… Брал ключи от Светкиной квартиры, а саму Светку просил погулять на свежем воздухе часиков так…пять-шесть. Один раз ей пришлось «гулять» всю ночь на Московском вокзале, приткнувшись между чужими баулами и чемоданами. В боку кололо, сердце ныло, душа плакала. Слева приткнулся плохо-пахнущий мужичок. Светлана Борисовна подобрала ноги, пытаясь пристроиться поудобнее, но какой-то баул упал… Поднялся крик, ор, и она сбежала. На невском проспекте поднималось пурпурное небо.

— Ваши документы.

Достала паспорт.

— А дома чего не ночуете? — без всякого интереса спросил милиционер.

— Не пускают, — также без всякого интереса ответила Светлана Борисовна.

Без всякого интереса и разошлись.

Павлу она позвонила из телефона-автомата. Автомат сожрал копейки и ответил сонный голосом Дальского:

— Светик, мы спим. Погуляй еще немного.

И почему она тогда не взорвалась?! Любила, наверное. Вопрос армянскому радио: может ли любовь быть унижением? Ответ: может, если вас зовут Захер Мазох.

С Машей столкнулись на лестнице:

— Доброе утро, Маша. Как там Павел Петрович?

Маша фыркнула и неторопливо прошла мимо. Светлана уловила запах своих духов, их ей Дальский привез из Нью-Йорка, и с тех пор она берегла маленький флакончик, как святыню.

— Маша, а вы завтракали?

Цок-цок, и только сладко-пряный флер…

Дверь в квартиру была нараспашку. Она осторожно вошла. Словно чужая и незнакомая. Щелкнула замком, сняла распаренные от воды и снега боты. С них сразу натекло. Цок-цок! Хлюп-хлюп. У той каблучки звонкие, кожа на сапогах нежная, мягкая, заграничная. Про пальто и вовсе помолчим — если боты "прощай, молодость", то пальто — "прощай, жизнь".

— А-а! Светка! Заходи! — Павел Петрович брился в узкой ванной комнате и что-то напевал. Увидев его поджарые, аккуратные и совершенно голые ягодицы, Светка невольно покраснела. А если повернется? — Завтрак сделаешь?

Она беззвучно кивнула, ускользнув на кухню. Четыре яйца, немного томатной пасты, тертый сыр, молоко. Все смешать и вылить на раскаленную сковороду. Посолить, поперчить, посыпать зеленым луком. Накрыть крышкой. Через минуты выключить газ. Подать на стол горячим. Все, как он любит. И чай. Тоже горячий, обжигающий.

— М-м! Как вкусно! — Дальский сосредоточенно двигал челюстями. — Сама-то, наверное, не будешь? Так и думал. Фигуру бережешь? Представляешь, Машка тоже фигуру бережет, после шести не ест. Сегодня порывалась сделать французский салат красоты, но в твоем доме яблок не оказалось. Странно… Зима, витамины нужны, а у тебя свежих яблок нет. Купила бы…

— Куплю.

— На! — на вилке подрагивало желтое месиво с зеленым глазком лука.

— Извините, Павел Петрович, всю ночь не спала, есть не хочу — а спать…

— В твоем возрасте не спать вредно, — хохотнул Дальский и положил себе добавки. — Французы, знаешь что, говорят по этому поводу?

Да что же его к французам-то сегодня тянет, — встревожилась вдруг Светлана Борисовна. А ну как уедет туда? На юбилей вроде как и телевизионная амнистия полагается. А если уедет? Я-то как? Всегда при нем, но во Францию не возьмет. Куда тебе до Парижу-городу, Светка?! Тебе бы в Ленинграде остаться.

— Эй! Заснула?

— Что?

— Ночь без сна — очень вредна для организма, поскольку вскрывает возраст души. Две ночи без сна — показы дадут занть о биологическом возрасте. Так французы говорят. Это мне Машка вчера процитировала. Огонь, а не девка. Как обнимет, так и сердца нет — останавливается.

— Павел… Петрович, а если месяцы без сна? Один, два, год? Такое возможно? Что ваша Потутина на это скажет?

— У-у, — скривился он. — Опять ревнуешь. Стыдно, Светлана. Маша — девушка хорошая, честная…

"Только спит со старым мужиком", — мысли на то и мысли, чтобы их держать при себе, не так ли? Поэтому молчи, Светлана Борисовна, молчи, пока силы есть на немоту. Но не выдержала:

— Я вопрос задала…

— Вопрос она задала! Все твои вопросы давно известны. Тогда ты умрешь, и никому не будет дела до твоего возраста, как физического, так и душевного.

— Смешные эти французы, — вполне серьезно сказала Светка. — Ничего не знают о том, что говорят….

— Будто ты знаешь! — Дальский промокнул губы салфеткой. — Было очень вкусно! Мне пора…

— Еще чаю, — взмолилась она. Павел Петрович поморщился, но согласился:

— Полчашки. И разбавь кипяточком. Тот слишком крепким сделала. Быстрее, давай! У меня сегодня "Новости".

С хрустом потянулся, натянув на выступающем брюшке модную рубашку. Светлана Борисовна заметила, что ширинка на брюках расстегнулась, но не сказала — неловко как-то, наверное, и сам заметит.