Ты — это ты. И ты мне — никто.

Гражданская панихида состоится в пятницу, в актовом зале…

Ой, а ширинку-то он застегнул? И ведь теперь уже не спросишь.

Больно вспоминать. Светлана Борисовна тяжело поднялась с дивана, и медленно пошаркала к узкой крутой лестнице. Но ведь вспоминает же: другого все равно ничего нет. Паша, Паша… Программировал жизнь, запрограммировал и смерть. Уже потом, спустя год, когда боль и отчаяние покрылись первой коркой, осторожно спросила у оператора, как это было. Пленки ведь так и не сохранилось — засветили почему-то. Никогда не засвечивали, а тут засветили.

— Да как? Сидел, текст в эфире произносил и вдруг завалился. Я грешным делом подумал, что лист у него на пол упал, он за ним и полез. Махнул ему: мол, хрен с ней, с бумажкой, говори, как есть, импровизируй! Он падает и улыбается. Из-за улыбки и не понял, что умер.

На похоронах у гроба стояли законная супруга и Маша. К обеим подходили, утешали, успокаивали. Супруга потом куда-то исчезла, ходили слухи, что в девяностых она эмигрировала то ли в Швецию, то ли в Швейцарию… И даже не бедствовала, выйдя замуж за какого-то банкира, то ли Мюллера, то ли Плейшнера.

Маша тоже пошла в гору, но только в эстрадную. В отличие от судьбы банкирской жены, путь на эстраду оказался суров, долг и местами тернист. Колготки рвала часто, коготки ломала, но карабкалась. Выжала из недолгого романа все, что смогла: интервью в прессе: "История о Маше Потутиной: как она любила, да не вышла замуж". Первые выступления… Первый брак. Первый скандальный развод… И дальше — по нарастающей. Пластические операции, аборты, скандальные романы и снова пластические операции. Шоу-бизнес по-русски. В общем, со смертью Паши не проиграла, а, пожалуй, что даже и выиграла. В разумных пределах, конечно. Это как с полученным наследством: если выгодно и правильно вложить, то рано или поздно получишь дивиденды. Всегда приятно считаться последней женщиной в жизни известного человека. Раз последняя, значит, самая любимая… Аксиома.

А вот ей, Светлане, не повезло. Если ты никто, так тебе и не повезет. Везет только кому-то. Должность сократили, потом упразднили, затем снова ввели, но отдали кому-то другому. В качестве компенсации предложили три полставки: уборщицы, костюмерши и помощника младшего редактора. Зачем обижать старушку? Кроме телевидения, у нее ничего нет. Так и держали — на черный день. Авось пригодится.

Черных дней в истории канала становилось все больше, и случались они аккурат во время записи ток-шоу "Без стыда и совести". Вела ее молодящаяся поп-звезда Кармелита Ло. С точки зрения Светланы Борисовны, говорила Кармелита много, и, как правило, совершенно не по делу. Но продюсерам это нравилось. Потому что создавало эффект сопричастия и милой, почти трогательной непосредственности (читай — посредственности), о чем звезда, разумеется, совершенно не догадывалась. Заткнуть Кармелиту могли лишь ее товарищи по эстрадному цеху. И затыкали ведь, что удивительно. Один раз даже драка произошла. Светлана Борисовна потерла перевязанную руку. Сколько недель прошло, а не заживает. Старая плоть, что и говорить. Кожа сошла, новой уже не положено. Может, так доходите, бабуля? Может, и дохожу, внучок, перевяжи только покрепче.

Шарк-шарк.

Ступенька — раз.

Ступенька — два.

На пятой дыхание сбивается, в глазах темнеет. Звезды в гримерки на лифте ездят, а ей не положено — обслуживающий персонал. Рука ныла, хотя и не так сильно, как опасалась. Вот душе совсем несладко, больно душе-то. И тут же себя осекла: с чего разнюнилась?

Сама виновата, подвернулась болгарскому таратору в самый, что ни на есть, не подходящий момент. Пришла денег за эфир отдать, и… не вовремя. Не один он там был, а с мальцом каким-то. Сослепу не разглядела: "Филипп Бредосович, гонорар позвольте вам отдать". Мальчонка отскочил, заалел от смущения, а в нее стакан с чаем полетел. Следом чайник. Только что рукой успела прикрыть лицо…

Деньги звездам за эфиры доверяли носить только ей. Дескать, Светик, ты у нас самая честная, копейки лишней не возьмешь, а тут целый евры с баксами. И надо, чтоб в лучшем виде. Смотри, конвертик мы не заклеиваем, но на конвертике пишем, сколько в нем. Теперь неси осторожно и смотри хорошенько по сторонам: не притаился ли где серый волк! Шутка! Иди уж, Красная ты наша бабушка.

Гордилась оказанным доверием ровно неделю, потом случайно услышала разговор двух редакторов — музыкального и ответственного:

— С ума, что ли, сошли к Гудзону такую кошелку старую посылать!

— Ну, положим, твой Гудзон тоже не мальчик. Это тебе не Масков Коля — тот, конечно, юноша бледный со взором горящим… А Гудзон постарше Гудзона будет. В смысле реки. Гудзон — это ведь река?

— Певец, идиотка! Заслуженный и народный. Любит вежливое обращение…

— А наши люди и не хамят! Мы ж Светика не на звездный тет-а-тет снаряжаем. И не за автографом. Деньги вообще любой мог бы отнести.

— Так в чем проблема?

— А то, что с разбитой мордой ходить не хочется. Они ведь быдло, а не народные, а то и заслуженные кумиры. Есть, конечно, парочка полупорядочных, но остальные — быдло. Чуть что не так, руки распускают. Вчера вот императрица наша бакинская расшумелась: сфотографировали, видишь ли, ее не так. Слишком толстая на фотографиях получилась. И второй подбородок крупным планом.

— Жрать меньше надо…

— Ну! А она фотографу, девчонке двадцатилетней все лицо исцарапала, и камеру разбила. "Ты меня, гадина, изуродовала!". Еще вопрос, кто кого изуродовал.

— Потому и расцарапала, что девчонке всего двадцать. Было бы шестьдесят — никаких проблем. Еще бы и фотку подписала: искренне ваша, Карина.

— Вот и со Светиком никаких проблем. Потому что — у нее возраст, внушающий уважение. Шестьдесят? Шестьдесят пять? Семьдесят?

— Не, так долго не живут!

— М-да… Она так выглядит, что и не знаешь сколько дать…

— Каламбур, однако…

— Однако посылаем. К любимым, дорогим и капризным звездам. А ты честность, честность… Кому она сегодня нужна, эта честность! Если с быдло работаешь, сам в него превращаешься.

— Или уходишь.

— Или пьешь.

— Или…

— Слушай, а она пьет?

— Кто?

— Да Светлана Борисовна!

— Как все, наверное…

— Значит, пьет.

"Нет в тебе, Светка, стержня," — говорил Павел Петрович. — ты даже, когда слово «нет» произносишь, оно у тебя звучит "чего изволите?!". Об тебя ноги вытирают, а ты молчишь. По щеке наотмашь бьют, ты задницу подставляешь. Да еще с такой готовностью. Нате! И все вокруг думают — либо сволочь, либо идиотка. Одно время сам думал, что сволочь, теперь понимаю — идиотка. Да еще с идеей фикс — самопожертвование, самопожертвование, самопожертвование.

У любой идеи должен быть конец пути. Пункт Х. Хочешь — У. Хочешь — Z. Но финальная точка, цель, к которой стремишься. А у тебя что? У тебя даже карты нет, куда идти и ради кого и чего тащить на себе грязный занозистый крест. Вся спина в шрамах, но ведь тащишь!