— Покажите нам мальчика! — потребовал вожак.

Женщина развязала треугольный подгузник на бедрах младенца и обнажила идеальные гениталии, которые тотчас выпустили тугую желтую струйку. Хиджры весело захлопали в ладоши, нахваливая детскую пипиську, и стали передавать младенца из рук в руки.

Нимиш, Мизинчик, Дхир и Туфан непроизвольно вытянули шеи, и Туфан пал духом, убедившись, что хиджры не могут претендовать на младенца.

— Он станет большим человеком, — благословил первый хиджра.

— Он будет богатым, — добавил второй.

— Как вам повезло — такой красивый сыночек! — проворковал третий.

— Матушка, — сказал предводитель и повязал на запястье ребенка черную нитку от сглаза, дайка нам еще сари.

— Джолли! — крикнула жена, растаяв от всех этих благословений. — Принеси-ка одно сари из приданого.

Хиджры еще громче застучали в барабан, напевая, приплясывая и поддразнивая. Наконец появился Джолли. Выругавшись вполголоса, он швырнул им дорогое свадебное сари. Хиджры улыбнулись хозяину, любезно поблагодарили его жену и побрели прочь колышущейся волной.

— Зачем они рассматривают ребенка? — спросила Мизинчик.

— Не поверишь, пока не проверишь, — ответил Нимиш, пожав плечами, словно это и так ясно. — Иначе навсегда останутся сомнения.

Дхир громко отрыгнул, Туфан заказал еще одну колу, а Нимиш оплатил счет.

Гулу подкатил на машине.

— Раз я видел, как хиджры утащили ненормального ребеночка, — сказал он, когда они сели. — Дело было в трущобах Дхарави. Несчастные родители так убивались! Ведь закон не запрещает хиджрсш забирать уродцев. Хотя, с другой стороны, им только там и место.

Сидя перед трюмо в ночной тиши, Савита всматривалась в снимок дочери и вдруг вспомнила, что не видела ребенка после родов. Она даже не знала, мальчик это или девочка. Не наблюдала, как перерезали пуповину. Не слышала первого крика. Не прижимала окровавленное, трепещущее тельце к груди. С последней схваткой она потеряла сознание и очнулась лишь много часов спустя, когда Маджи внесла младенца, уже обмытого и туго запеленатого, для кормления.

«Я не видела, как она явилась на свет, — подумала Савита и расплакалась, — и не видела, как она покинула его».

Савита замерла, услышав приближающийся грохот в небесах. Промежутки между ударами грома становились все короче, молнии исчеркивали небосклон сверкающими зигзагами, но дождь все никак не начинался. Эта задержка раздражала, обессиливала. Савита вытерла слезы и бережно положила фото в серебряную шкатулку для бинди.

Джагиндер был таким ласковым во время беременности: он не сомневался, что после троих сыновей жена родит наконец дочку.

«Рака моя, — дразнил он ее «лунной ночью',» как предписывали священные тексты для будущих мам, — у нашей дочки самое роскошное приданое во всем Бомбее: современная мебель, брильянты, импортные холодильники — саб кучх!»

«Прелестно!» — улыбнулась Савита, счастливая и довольная жизнью.

«А назовем мы ее Чакори».

«Чакори? — Савиту удивил столь непривычный выбор. — Сказочная птица?»

«Да, — задумчиво сказал Джагиндер, нежно глядя на нее. — Райская…»

«Пьющая лунный свет», — добавила Савита, вспомнив легенду. В тот миг она окончательно полюбила своего мужа.

Их отношения ее вполне устраивали. Джагиндер был светлокожим красавцем, довольно высоким, с небольшим представительным брюшком. К тому же человек ответственный: он уверенно занялся семейным судоразделочным бизнесом, когда умер его отец Оманандлал, давал Савите вдоволь денег на украшения и трижды в неделю делал все для того, чтобы сыновья рождались один за другим. Она страшно боялась, что придется когда-нибудь надеть белое вдовье сари, — так же, как ее свекрови Маджи. Но пока Джагиндер жив, она всегда заткнет подруг за пояс в конкурсе на «самую первоклассную жизнь».

По крайней мере, так ей казалось. Когда бог смерти Яма унес новорожденную, Савиту потрясла не сама смерть дочки, а то, что эта непоправимая трагедия случилась именно с ней, Савитой, — в безопасном мире денег и связей. Траур она провела в одиночестве, а в голове пышно расцвели древние суеверия. Савита позвала тантриста, который подтвердил, что их дом — под дурным влиянием, и дал семечки куркумы, чтобы развесить их над детскими кроватками.

Она даже решила отправиться в паломничество в Мехндипур, полагая, что ребенка сглазила ведьма. «Помнишь ту нищенку, что подходила к нашим воротам? — кричала она Джагиндеру. — Я тогда была на шестом месяце, а Гулу никак не мог ее прогнать, пока твоя мать не отдала ей мое старое сари? Парвати еще замела и опалила ее следы, а ты сидел и смеялся. Это была ведьма, клянусь тебе! Она наложила проклятие на мое сари и сжила со свету моего ребеночка!»

Джагиндер пытался ее урезонить: мол, то был несчастный случай — обычная халатность, а Маджи объясняла все злым роком. Но Савита не унималась и убеждала, что во всем виновата айя. «Она ведьма! Ведьма!» — выкрикивала она, все дальше погружаясь в мир тайных чар и чудодейственных снадобий. Наконец закадычные подруги стали вежливо ее избегать: «Тебе нужно время, на? «Скажешь, когда оправишься, ладно?»

А затем произошла странная метаморфоза и с Джагиндером, который из бабочки превратился в жука. Всю жизнь он был строгим вегетарианцем и трезвенником — даже не лакомился шоколадками с алкогольной начинкой, что привозили из-за границы его разноплеменные друзья. Как и отец, он был благородным человеком — подлинным джентльменом: грубого слова сроду не услышишь. Заботливый, добрый, довольный жизнью, и ему страшно хотелось дочку.

Когда же она появилась на свет, родители даже не успели совершить церемонию и окрестить ее: девочка так и умерла безымянной. Однако в сердцах Джагиндера и Савиты она навсегда осталась Чакори — неуловимой лунной пташкой. После ее гибели Савита прочла в глазах мужа не скорбь, а смятение. Словно сама краткость младенческой жизни подорвала его авторитет — лишила его поразительной способности все делать по-своему. Джагиндер нашел утешение в бутылке «Джонни Уокер Блю», которую запирал в металлическом шкафчике; он обронил свои крылья и, словно куколка, спрятался в коконе стыда, раскаяния и вины.

Он больше не хотел спать с Савитой, как будто боялся зачать еще одну кроху, которую можно так же внезапно потерять. Он засматривался на вездесущие рекламные щиты, что призывали «пользоваться спиралью», и приучал Сави-ту к этому противозачаточному средству. «Разве ты не слышал, — издевалась она над мужем, — что спираль бьет мужей током?»

Парвати советовала каменную соль, пропитанную растительным маслом, или семена саршапы[84], вымоченные в белой воде из-под риса. Когда сын отчаялся и попросил мать о помощи, Маджи повела Савиту к специалисту по аюрведе, и тот прописал отвар из цветов джапы и кореньев тандулияки[85], вызывающий бесплодие. Савита отказывалась от всего. «Не хочешь, чтобы я забеременела? — набросилась она на Джагиндера. — Тогда сам пей каждое утро харидру[86]с козлиной мочой. Говорят, отличная контрацепция для мужчин».