паёк, рухнули. Мы, несолоно хлебавши, пошли обратно в лагерь. По дороге заходили в дома к немцам и просили подаяние, но никто нам ничего не дал. Неподалёку от лагеря одна сердобольная немка неожиданно сунула нам кусочек хлеба, три картофелины и две брюквы. И на том спасибо! Мы продолжили путь, сердечно поблагодарив немку. По дороге мы всё поделили, а потом с жадностью съели.

В лагере, как обычно, сновали туда-сюда пленные. Я подошёл к одной группе, там пекли картошку. Один из пленных оказался армянином Яковом из Макеевки. До войны он был студентом второго курса физмата Ростовского госуниверситета. Когда я сказал, что учился в Ростове на рабфаке, он очень обрадовался. Яков был человеком крепкого телосложения, выше среднего роста, широкоплечим и широколицым, с большими чёрными глазами (типичный закавказец). Он был похож на тургеневского Герасима из «Муму». Яков иногда ходил на работу к помещику и приносил оттуда брюкву, кормовую и сахарную свёклу, картошку. Принесёнными продуктами делился со мной. Но голод мучил меня.

Американцы усилили бомбардировки и артиллерийский огонь. Нас в спешном порядке эвакуировали в школу, находившуюся не очень далеко. Ночью мы почти не спали: снаряды падали близко от школы. На второй день узников перегнали в другой лагерь. Американцы ещё больше активизировались, и нас решили отправить ещё куда-то. Интуиция мне подсказала, что дальше идти нельзя, опасно. Я отказался идти. Сперва меня избили, а потом вместе с больными оставили в лагере. Срочно всех пленных и цивильных, кроме больных, перегнали в другой лагерь. Пошли слухи, будто их потом пустили в расход.

Яша где-то достал брюкву и три штуки дал мне. Я проглотил кусочек сырой брюквы, и вдруг команда: всех больных отправить в госпиталь. Офицеры и солдаты нас торопили, пуская в ход кулаки, плётки и приклады. Я наспех попрощался с Яковом. Он сказал: «Точно не знаю, где я буду, но думаю скрыться у хозяина радиомастерской, он сказал, что идти в лагерь не следует, там пленных расстреливают».

Мы благополучно прибыли в госпиталь. Наш состав можно назвать интернациональным: здесь находились русские, французы, бельгийцы, австрийцы, чехи, и другие. Причём это были не только военнопленные, но и цивильные. Я попросил одну девушку, которая работала на кухне, сварить мне брюкву. Только она ушла, как ко мне подошли ребята и сообщили: «Недалеко от госпиталя немцы бросили машины с продуктами. Там хлеб, консервы, сахар, маргарин и другие продукты. Мы идём туда, если хочешь, можешь присоединиться к нам». Я минуты две думал: идти или не идти. Что-то мне подсказало, что делать этого не надо: в последние минуты враг становится злей, коварней и опасней. И я остался. Часа через два один из тех 60 человек, кто шёл за добычей, вернулся и рассказал, что уцелел каким-то чудом. Только они стали подходить к машинам, как из леса застрочили пулемёты гитлерюгенд (гитлеровской молодёжи), и всех положили насмерть. Очень жаль товарищей, но ничего не поделаешь.

Прошло несколько дней. Мы почти не видели продуктов, да и некому было их привозить. Начальство лагеря куда-то удрало.

Освобождение

Это было 16-го апреля. Помню, стоял тёплый-тёплый весенний день. Вокруг гробовая тишина, как будто и нет войны. Мы все удивились – в чём дело? Неужели война закончилась? Как будто впервые в жизни в тот день я присматривался и принюхивался к природе. Кругом зелень, даже цветы. Ярко-ярко светило солнце. Конечно, художник описал бы этот день лучше – я не мастер. Всем в такой прекрасный день хотелось жить. Это чувство очень трудно описать.

Хотя сил не было, нам не лежалось и не сиделось. Мы ходили взад-вперёд и всё думали над тем, что происходит, почему так тихо. Примерно в четыре часа дня я с одним товарищем вышел на улицу. В это время к госпиталю подъехала легковая машина с натянутым брезентом. Не помню, как эта машина называлась, кажется, «Пикап». В ней два человека: один сидел у руля и ведал радиостанцией, другой – у пулемёта. Это была американская разведка. Американец через рупор предупреждал военнопленных и немецких граждан, чтобы никто на улицу не выходил, что последние часы особенно опасны. Мы зашли в помещение. Часиков в восемь вечера услышали с верхнего этажа, где жили врачи и медсёстры, шумные разговоры и песни на русском, немецком и английском языках. Оказывается, американские офицеры пришли в госпиталь погулять.

Мы долго не могли уснуть, всё думали, неужели уже конец. Вчера ещё орудовали американская авиация и артиллерия. Хотя сопротивляться почти некому и нечем, американские и английские войска не пытались занять территорию, а всё время использовали авиацию и артиллерию, пока не добили врага до последнего.

Мы долго беседовали с товарищами. Потом они замолчали, а я не мог уснуть, всё думал, что же будет дальше. 17 апреля, около пяти утра вдруг услышал какой-то грохот. Я быстро вскочил и вышел на улицу. Мимо меня прошли танковая колонна, артиллерия, мотомехчасти. Таким образом, американские войска без сопротивления со стороны немцев заняли Дюссельдорф, где я и находился.

Сердце радостно забилось. Наконец-то победа над извергами, над фашизмом! Я долго (а может, мне просто так казалось) стоял и любовался организованностью и техникой движущихся войск. Опомнился и побежал наверх, в палату. Товарищи лежали в постели одетые. Я на бегу крикнул: «Американские войска вошли в город!» Мы выбежали на улицу. На балконах домов висели белые флаги. Немцы не рукоплескали и смотрели на всё происходящее настороженно. На улицах уже были расставлены американские посты. Мы подошли к одному из них и на корявом немецком языке кое-как объяснили, что голодны, хотим есть. И кто будет снабжать нас продуктами? Американец ответил, что они не могут обеспечить продуктами, вот за ними идут тыловые войска, они и организуют питание. А сейчас выход такой: «Вы можете идти в любой магазин и взять себе то, что захотите из продуктов. Если немцы-продавцы будут вам отказывать, обращайтесь к американскому постовому».

Мы так и поступили. Как раз поблизости мы увидели продуктовый магазин. Подошли к одной из продавщиц и сказали: «Bitte, geben Sie mir Brot und Zuker» («Пожалуйста, дайте мне хлеб и сахар») Нам дали по 400 граммов чёрного хлеба и по 200 граммов сахарного песка. При этом продавщица злобно посмотрела на нас исподлобья и что-то буркнула по-немецки.

За нами стоял высокий мужчина, похожий на эсэсовца. Ещё до прихода американцев пошли слухи, что переодетые эсэсовцы и гитлерюгенд преследуют советских военнопленных и цивильных (угнанных с советской территории граждан). Мы вышли из магазина – мужчина