А если этот проект составлен покойным королем, вашим отцом, то как же мог этот столь образованный государь, преисполненный нежностью к своему сыну, измыслить то, что рано или поздно могло бы повредить вашему величеству во мнении вашего народа и ослабить привязанность к вам ваших подданных? А что этот проект был следствием долгого и глубокого размышления, слишком хорошо доказывают все его поступки. Едва укрепив власть в своих руках, он велел внести в сейм закон об общей терпимости всех религий, чтобы таким образом рассеять мрак, порожденный веками фанатизма и невежества, возобновить которые в настоящее время было бы и безрассудно, и постыдно. На сейме в Гетфле он еще более высказал свои намерения, решив с своими наиболее верными подданными, что в браке его сына и наследника соображение о величии того дома, с которым он соединялся, должно было брать верх над всем прочим и что разница в религиях не могла служить никаким препятствием. Я приведу здесь анекдот об этом именно сейме в Гетфле, который дошел до моего сведения и который все могут подтвердить вашему величеству: когда был поднят вопрос об установлении налога на подданных во время его свадьбы, в акт, составленный по этому поводу, вписали так: во время свадьбы королевского принца с лютеранской принцессой. Епископы, выслушав проект этого акта, вычеркнули по своему собственному побуждению слова: с лютеранской принцессой.

Соблаговолите довериться опыту тридцатилетнего царствования, во время которого мне удавалась большая часть моих предприятий. По этому опыту и самой искренней дружбе осмеливаюсь дать вам верный и прямой совет с единственной целью доставить возможность пользоваться счастьем в будущем.

Вот мое последнее слово: не подобает русской великой княжне переменить веру.

Дочь императора Петра I вышла замуж за герцога Карла-Фридриха Голштинского, сына старшей сестры короля Карла XII, и для этого не переменила религии. Права ее сына на наследование шведского королевства были тем не менее признаны сеймом, который послал торжественное посольство в Россию, чтобы предложить ему корону. Но императрица Елисавета уже объявила этого сына своей сестры русским великим князем и своим предполагаемым наследником. Условились по предварительным статьям Абоского договора, что ваш дед будет выбран наследником шведского престола, что и было исполнено. Таким образом, две русские государыни возвели на престол линию, из которой произошли вы, и открыли вашим блестящим способностям дорогу к царствованию, которое никогда не будет более благополучным и прекрасным, как того бы хотелось мне.

Позвольте мне прибавить откровенно, что необходимо нужно, чтобы ваше величество стало выше всяких преград и сомнений, пусть всякого рода доказательства будут собраны, чтобы рассеять их, так как они могут только повредить и вашему счастью, и счастью вашего королевства.

Скажу больше: моя личная дружба к вам, неизменная с самого вашего рождения, докажет, что время не терпит и что если вы не решитесь окончательно в эти дорогие для меня минуты, то этот план может совершенно исчезнуть из-за множества препятствий, которые снова представятся, лишь только вы уедете. Если, с другой стороны, несмотря на серьезные и неоспоримые доводы, представленные мною и теми, которые наиболее заслуживают вашего доверия, религия все же должна служить непобедимым препятствием к союзу, казалось, желаемому всеми еще неделю тому назад, то вы можете быть уверены, что с этой минуты не будет больше и речи об этом браке, который мог стать столь дорогим для меня ввиду моей нежности к вам и моей внучке.

Приглашаю ваше величество внимательно отнестись ко всему мною изложенному, моля Бога, управляющего сердцами королей, просветить ваш разум и внушить вам решение, сообразное с благом вашего народа и с вашим личным счастьем».

«№ 2. Проект. Я торжественно обещаю предоставить ее императорскому высочеству государыне великой княжне Александре Павловне, моей будущей супруге и шведской королеве, свободу совести и исповедания религии, в которой она родилась и воспитывалась, и прошу ваше величество смотреть на это обещание как на самый обязательный акт, который я мог подписать».

«№ 3. Дав уже мое честное слово ее императорскому величеству в том, что великая княжна Александра никогда не будет стеснена в вопросах совести, касающихся религии, и так как мне казалось, что ее величество этим довольна, то уверен, что императрица нисколько не сомневается в том, что я достаточно знаю священные законы, которые предписывают мне это обязательство, что всякая другая записка становится всецело излишней». Подписано: Густав Адольф. 11–22 сентября 1796 года».

Граф Морков мне сказал, что императрица была так огорчена поведением короля, что после получения его второго ответа у нее сделался такой вид, словно ее постиг удар паралича.

На другой день был праздник. Приказано было дать народный бал в белой галерее. Присутствовал шведский король, грустный и очень смущенный. Императрица была величественна и говорила с ним со всею возможною непринужденностью и благородством. Великий князь Павел был разгневан и бросал на короля грозные взгляды. Тот уехал через несколько дней. Великий князь Александр дал бал, на котором все были в трауре по случаю смерти королевы португальской. На этот праздник императрица приехала вся в черном, что я видела в первый раз, так как она, за исключением лишь особых случаев, носила всегда полутраур. Ее величество села возле меня. Я ее нашла бледною и осунувшейся, и мое сердце забилось от крайнего беспокойства.

– Не находите ли вы, – спросила она меня, – что этот бал похож не на праздник, а скорее на немецкие похороны? На меня такое впечатление производят черные платья и белые перчатки.

В бальной зале два ряда окон выходят на набережную. Мы стояли у окна, когда взошла луна. Императрица обратила на нее внимание и сказала:

– Луна сегодня очень красива, стоит посмотреть ее в телескоп Гершеля. Я обещала шведскому королю показать его, когда он вернется.

По этому поводу ее величество напомнила мне ответ Крибина – крестьянина, ученого-самоучки, принятого в Академию благодаря своему выдающемуся уму и замечательным изобретенным им машинам.

Когда английский король прислал императрице телескоп Гершеля, она велела одному немецкому профессору из Академии и Крибину привезти его в Царское Село. Телескоп поместили в гостиной и стали рассматривать Луну. Я как раз стояла за креслом императрицы, когда та спросила профессора, не сделал ли он какие-нибудь новые открытия с помощью этого телескопа.

– Без сомнения, Луна обитаема. Видна страна, прорезанная долинами и целые леса построек.

Императрица выслушала его с невозмутимой серьезностью, и, когда он отошел, подозвала Крибина и спросила у него:

– А ты, Крибин, открыл ли что-нибудь?

– Я не так учен, как господин профессор, государыня; я ничего не видел. Императрица с удовольствием вспоминала об этом ответе.

Объявили, что подан ужин. Императрица, никогда не ужинавшая, прогривалась по комнатам и затем уселась за нашими стульями. Я сидела рядом с графиней Толстой. Она кончила есть и, не поворачивая головы, отдала свою тарелку, и была очень удивлена, увидав, что ее приняла прекрасная рука с великолепным бриллиантом на пальце. Графиня узнала императрицу и вскрикнула.