Они получили убежище, прождав более двух лет в центре приема беженцев. Рассмотрение дела затянулось, но они не исключение: если ты решил сюда приехать, надо ждать.

Берег моря. Остров Мунккисаари и кричащие чайки.

Теннис с Акосом.

Лицо мамы, вылепленное из беспокойства.

Воспоминания начали мелькать на сетчатке глаза, выходя шлаками из тайников памяти. «Надо перекурить. Объем шлака в организме должен быть стабилен», – усмехнулась она про себя.

Она всосала сигарету так быстро, что закружилась голова. «Ну вот, теперь и это началось – смолить на работе, – с досадой подумала она. – Пускай будет первый и последний раз, на этом и остановимся, а вчерашнее уже не в счет, потому что было и прошло». Анна раздавила окурок о край и бросила его в коричневую пропасть вонючей пепельницы. «Не будем брать это за правило», – решила она.

«Мы хотя бы быстро получили вид на жительство», – думала она, поднимаясь по лестнице в убойный отдел. После перекура это давалось тяжелее обычного.

Им не пришлось мучительно ждать месяц за месяцем, не пришлось бояться того, что опять придется бежать. Но тогда действовал чрезвычайный закон, и они наделялись привилегированным правом. А еще они были уже совсем, как бы сказать, европейцами: Акос с ирокезом и с записями финских панк-рок-групп на кассетах, потому что вместе с одним типом, проходившим альтернативную службу в центре приема беженцев, он создал свою группу. Интеграция Акоса тогда казалась таким естественным процессом.

Мама ненавидела его новых друзей.

На допросы в качестве переводчика в участок пригласили молодую курдскую женщину.

Бихар заявила, что обойдется без переводчика. Когда переезжаешь в страну в первом классе, то неизбежно усваиваешь ее язык лучше, а свой родной обречен на медленное умирание. Об этом Анна знала все, но сейчас ей не хотелось размышлять. Родители девушки почти не говорили по-фински, и переводчица предназначалась в первую очередь им. Анне пришлось навести справки в трех разных службах, что она не приходится родственницей семейству Челкин: здесь и без того придется потрудиться, чтобы докопаться до правды, а если еще и переводчик окажется нелояльным, то результат будет нулевой.

С чувством внутреннего удовлетворения Анна заказала переводчицу за час до начала допросов. Комментарий Эско насчет разбазаривания бюджетных средств она хорошо запомнила, но она также прекрасно знала, что почасовая оплата за разовые заказы является единственным доходом семьи переводчицы.

Анна положила в рот мятную карамельку, зашла в кабинет и пригласила Бихар войти.

– Этот допрос записывается, – сказала она, щелкнув видеокамерой, – допросы несовершеннолетних всегда записываются. Кроме того, ты должна знать, что как участница дела ты обязана говорить правду. Ты понимаешь?

Девушка кивнула на камеру.

– Ты позвонила в ночь с воскресенья на понедельник по телефону службы спасения, так ли? – начала Анна.

– Наверное, – ответила Бихар с вызовом в голосе и перевела взгляд с камеры на Анну.

– Почему ты позвонила?

Замешанная на вызове самоуверенность дрогнула. В какое-то мимолетное мгновение Анна заметила, что за темными глазами девушки прячется загнанное животное. Бихар закрыла глаза, глубоко вздохнула и открыла глаза снова. Страх был спрятан.

– Э-э-э… ну… мне что-то приснилось. Наверное, кошмар, вот я спросонья и позвонила. Я и сама толком не сообразила. Проснулась только, когда копы пришли к тете и начали расспрашивать. Только тогда я поняла, что случилось, что я нечаянно сделала.

– Что это был за сон?

Та едва заметно вздрогнула. Видимо, не ожидала вопроса, рассчитывая на то, что эти бравые полицейские уж точно не будут интересоваться ее снами, а попытаются сосредоточиться на вещах из реального мира.

– Да не помню я уже, – быстро ответила Бихар, – не помнила уже, проснувшись.

– И когда ты проснулась?

– Когда пришла полиция.

– И когда это было?

– Не знаю, что-то около четырех или пяти, после так и не смогла заснуть, уже почти утро было.

– Во сне ты видела своего отца?

– Не помню.

– Твой отец угрожал убить тебя?

– Во сне или по-настоящему?

– Без разницы. Угрожал?

– В жизни он никогда такого не делал. А про сон я не помню. Может, он и угрожал во сне, если я такого наговорила по телефону.

– Почему ты была в Вантаа?

– На выходные к родственникам приехала. Разве это запрещено?

– Что за родственники?

– Дядя и тетя.

– Как ты добираешься до школы?

– Что? Какое это имеет отношение?

– Просто ответь.

– Иду на остановку, сажусь в автобус и еду.

– С кем?

– Одна.

– А Мехван?

– Он в другой школе. Я уже в лицее, он еще в средних классах.

– Раньше, когда ты еще училась в средней школе, тебе приходилось идти в школу со своим братом?

Черные глаза Бихар не смотрели ни на Анну, ни в камеру. Взгляд блуждал по стенам.

– Нет.

– У меня другая информация. Мои коллеги опросили Рийтту Колехмайнен – твою бывшую учительницу, она показала, что в средних классах твой брат ходил за тобой как пристегнутый, не выпуская ни на секунду из виду. И у тебя было много пропусков.

– По согласованию с родителями, – ответила Бихар.

– Да, речь не идет о прогулах.

– Ясное дело, мы шли с Мехваном вместе, учились же в одной школе. Ничего странного.

– Это не мешало?

– Нет.

– Не казалось, что свободу как-то ограничивают?

– Нет, конечно.

– Год назад вы ездили в Турцию.

– Ну да.

– Зачем?

– Просто так.

– Ездили праздновать твою помолвку?

– Нет, конечно, – девушка делано рассмеялась.

– Предположим. А чем ты занимаешься после школы?

– Смотрю телик, делаю уроки, хожу к друзьям – как все.

– Кто твои друзья – курды или финны?

– В школе – финны, в моем классе нет иммигрантов, да и в школе нет. Дома я дружу с курдами, в соседнем доме живет еще пара девочек-сомалиек.

– У тебя есть бойфренд?

– Нет, – ответила Бихар.

– А был?

Бихар молча смотрела на стол. Ее длинные ресницы отбрасывали тень на щеки. Выпила воды.

– Нет, – ответила она, посмотрев на Анну с уверенностью.