— Я так понимаю, моя скука кончилась, приятель? А то рассчитывал насладиться одиночеством. Сейчас выну нож и, если услышу хоть одно матерное или просто невежливое слово, для начала отрежу тебе ухо. Готов?

— Сучонок!

Немедленно бью навершием ножа, сбрасываю его шапку, оттягиваю ухо и начинаю его отпиливать. Нож остёр, быстро доходит до середины, кровь хлещет, колхозник орёт. Бросаю своё занятие и снова пару раз охаживаю по голове.

Резко встаю. Что ты будешь делать? Правила этикета требуют узнать кто и зачем на меня напал. А так мы каши не сварим. У входа в дом видел добротную веревку. Беру её, резкими движениями вяжу узел, продеваю насквозь, получается петля, накидываю её на шею невежливого колхозника, натягиваю, продеваю через щель дверь и втягиваю его к ней, одновременно удушая в полулежачем положении. Натягиваю, фиксирую о ближайший дверной проём. Он дергается, но Бог дал этому дебилу много сил и здоровья.

Пока этот бьется в бессильном полу-удушении, резкими ударами по щекам — привожу в порядок второго.

— Эй, дядя, ты какого хера напал на скитальца?

Рывком усаживаю лицом ко второму так чтобы они видел состояние своего напарника и не питал иллюзий о своей судьбе.

— Отпусти Хрюню, урод!

— Неправильный ответ.

Выставляю ему перед лицом топор (плоской частью, я сегодня добрый), резко плашмя бью по носу, делая «сливу».

— Ещё раз. Фамилия, имя, отчество, кто такие, почему напали на полицейского!

Дело пошло. Придушенный выгнулся дугой, рожа покраснела, дышал часто, крутил глазами. Другой сбивчиво рассказывал.

Картина маслом, как говорил один киношный одесский сыщик. Если отбросить личные данные этих чертей — в трех километрах раскинулось живописное село Орьев, там правление колхоза НПО Молния, чей директор Юпитер Устинович ввел тоталитарные порядки, создал отряды самообороны (один из которых я и пленил) принудительно стянул к себе всех жителей, которых поселил в пяти теплых кирпичных корпусах царской постройки, где при СССР была ткацкая фабрика имени Клары Цеткин, а потом пришли реформы и запустение.

— Карл у Клары украл кораллы! — рычу я, одновременно осматривая дубинал, который оказывается специально и аккуратно выточен на токарном станке, имел инвентарный номер, кольцо и веревочку. Помимо этого, оба вооружены маленькими топорами, грубыми, но не совсем самоделками, и ножами (эти простые, кухонные).

— Дальше рассказывай, Дядя Стёпа. Что по питанию?

Пленник затянул про кашу с салом, пришлось подгонять его в более глобальное русло. Запасы колхоза громадны, и они не испытают дефицит ещё долго или даже никогда. Оружия у них было всего две дюжины ружей местных жителей-охотников, которыми пользуются сами эти охотники.

А вот признаков рабства или прочего угнетения я не нащупал. Жили гигантской общиной, все семьи в своих закутках, многочисленные сироты пристроены, священник следит за моралью, алкоголь только в субботу и воскресенье, за пьянство в другой день — пороли розгами и сажали в тёмный погреб на три дня. Наказания были, но применялись редко.

Один раз за убийство был судим мужик, который и до катастрофы не отличался мирным нравом, трижды сидел в местах не столь отдалённых. В качестве приговора его приковали на цепь об водозабор озера, раз в сутки ему носили еду, пока его самого не схарчили волки. Весьма своеобразная казнь.

Рабства не было, изнасилований не было, разделения на классы тоже. Грубые, грязные, злые. Но! Все — накормлены, напоены, направлены на работы. Выжило примерно половина населения окрестных сёл, около тысячи человек.

— Всё с вами понятно… Зачем напали?

— Ну дык это. То есть того, этого. Мы же как бы чтобы вот, а оно вдруг это.

— Это-хуэто. Вырожденцы. Я вот так близок к тому, чтобы вас грохнуть. Тээээк. А почему дубинка одна? Где вторая?

— Ну дык Петя же. Когда мы через овраг увидали дымок над хатой Ариновича, потом пока перелазали. Ивот.

— Проебали? Всё с вами ясно. Слушайте пока ещё не отрезанными ушами. Я вам записку напишу, для вашего этого Юпитера. Чтобы передали лично в руки. Расскажете, что и как случилось. Приду потом, проверю. Не передадите, застрелю обоих, как диких собак!

В подтверждение своей угрозы достал вальтер и шмальнул в дверь возле придушенного. Дамц. Тот со страху перестал водить глазами и на время забыл дышать.

Достал блокнотик, черкнул записку о длительности зимы, необходимости иметь оружие, про фильтрацию талого снега от серы и пожелании оставаться в пределах морали, не превращаясь в полоумного царя, присвоив право убивать своих и чужих. Ну то есть пока что председатель с именем римского языческого бога всё правильно делает. Собрал вместе, в ежовых рукавицах держит. Про это тоже написал. Но если ему придёт в голову выродится в психованного диктатора, то придут такие как я и открутят ему царственных тараканов вместе с головой. За то что отмудохал его патруль просить прощения не стал. Пусть человеческий облик не теряют, козлы. Могли бы постучаться и поговорить. А то, что это дом какого-то там их кума, свата, за печку ухвата — ситуацию не меняет. Про суперзиму не забыл. Подписался старшим лейтенантом полиции Осоедовым.

Достал АКСУ, снял с предохранителя, сунул записку колхознику глубоко в карман, отрезал веревку удушенному, потом разрезал пластиковые стяжки.

Они стали жалобно мычать на тему «руки болят».

— Нехер ныть. Надо было быстрее говорить. И не нападать. За языком следить, особенно более тупорылому. Отошёл, я сказал!

— Зачем вам автомат?

— Чтобы если резко дернитесь, завалить как вы того заслуживаете. Всё, монатки собрали и свалили в сторону горизонта! Пританцовывая. У вас сегодня второй день рожденья, от верной смерти спаслись, дебилы.

* * *

Такое дрянное утро способно испортить настроение на весь день. Впрочем, по мере удаления от деревеньки, адреналин выветривался, а факт выживания целой тысячи человек скорее хорошая новость. Будучи организованными своим Юпитером, построив инфраструктуру с громадными запасами зерна, зиму переживут. Все окрестные деревья попилят на дрова, но продержаться.

Топал дальше. Люди кругом опасные, звери тоже. А я? А что я? Соответствую эпохе.

Утро, день, вечер. Солнце показалось, скрылось. В какой-то момент нахальная ворона села на гроб, чиркнув когтями по полировке, посмотрела на меня с вызовом. Мол, что я в связи с её поведением буду делать? Усмехнулся. Ворона не представляет для меня опасность, вес несущественный, покатаю.

Выходит, это одна и та же? Это может попахивать видовым расизмом, но я не взялся бы отличить одну ворону от другой, выводы делал только из поведения.

На стоянке кинул ей несколько кусков хлеба, которые она без особого энтузиазма съела. Ночевал в