class="p1">«Я найму пеонов, раздобуду динамит, продовольствие, деньги. И из шахты мы поведем проходку на север…» Он остановился и поднял голову, чтобы взглянуть на вершину горы, но гора была не здесь, она была далеко, там, за Унсией. Ветер врывался в дверь, неся с собой песчинки, а может быть, и частицы металла. «Куда же запропастился проклятый индеец?»

И в этот момент Северино Уачипондо вместе с другим индейцем появился в дверях склада.

Они сняли войлочные шляпы, оставив на голове лишь повязки, закрывающие уши. Уачипондо был уже стар, его смуглое лицо, безбородое, как у всех индейцев, было иссечено трещинами и морщинами.

— Добрый день, дон Сенон.

— Когда приехал Северино?

— Сейчас только. Всю ночь были в пути.

— Привез руду?

— Вез я ее, да оставил по дороге. Хочу поговорить с доном Арнольдо.

— Его нет. Садись. Почему же ты оставил руду?

Индеец присел на мешок с картошкой. Сенон, выйдя из-за прилавка, уселся на другом мешке. В темных углах просторного склада громоздились горы товаров.

— Трех лам молнией убило, — сказал индеец. — Везли руду, совсем серебряные стали.

— Серебряные? Как так?..

— Молния руду расплавила, — одна лама блестит, как чистое серебро…

— Гм… А на руднике побывал?

— Ай, тата. Побывал!

— Нашел что-нибудь?

— Вот, только это.

Он вытащил из-под пончо шерстяной мешочек и вытряхнул его содержимое на пол. Из мешка выпало несколько камней. Омонте, присев на корточки, оценил их опытным взглядом. Тяжелые камни таинственно поблескивали, словно осколки далекой золотистой звезды.

— Это олово, — сказал Омонте. — Ты нашел?

— Я, с ним вот…

Омонте взглянул на индейца.

— Как тебя зовут?

— Сиско Тахуара, сеньор.

— Ты искал жилу?

— Нет, это все из обломков, там, в шахте. Жилу искать теперь не будем.

— Почему?

— Я раскапывал обломки, зажег лампу, а там мертвец.

— Мертвец, Северино?

— Мертвец. Теперь хочу продать рудник дону Арнольдо. Этот мертвец — сам нечистый. Нечистый дух стережет рудник.

— Не будь дураком! Говорил ты уже с доном Арнольдо?

— Вот хочу говорить. Двести песо я ему должен. Пусть берет рудник. Мертвец наслал молнию на моих лам.

Рамоса не было. Ветер, пригоршнями швыряя песок, барабанил по железной крыше. Омонте, дрожа от волнения, взглянул на индейца, провел языком по пересохшим губам и после долгого молчания произнес другим тоном:

— Простынешь ты. Пойдем пропустим по стаканчику.

Он кликнул одного из служащих, велел ему присмотреть за магазином и вышел вместе с Уачипондо и Тахуарой на унылую, насквозь продуваемую ветром улицу. Какой-то пьяный гринго выкрикивал непонятные речи и мочился против ветра, стоя посреди широкой мостовой. Они зашли в ближайшую пульперию. Хозяйка радостно приветствовала Омонте:

— Где это ты запропал, дон Сенон? Как поживает Антония?

— Помаленьку. Подай-ка нам агуардьенте.

Они устроились в углу, усевшись перед низким столиком на скамье, накрытой плюшевым покрывалом.

— Ваше здоровье, — начал Омонте. — Так сколько ты должен сеньору Боттгеру?

— Двести песо.

— И расплатиться не можешь?

— Вот хочу рудником расплатиться.

— Ладно, выпей еще глоточек, — холодно. Знаешь ли?.. Дону Арнольдо не нужны рудники. Продай его мне. Ты говоришь двести? Я дам двести двадцать. Идет? Он все равно потребует с тебя деньги. Да еще может в тюрьму посадить.

Индеец промолчал.

— Выпей-ка. Твое здоровье. Я тебе дам двадцать боливиано, а двести выплачу дону Арнольдо: вот и будет двести двадцать. А если ты продашь ему за двести, у тебя ничего не останется. Понял? Ну-ка, покажи мне свои бумаги.

Индеец извлек из-под пончо грязный сверток, увязанный в тряпку. Бумаги были в порядке.

— Выпей еще стаканчик. Сейчас мы пойдем, я возьму дома двадцать боливиано и дам тебе. Хорошо? На что тебе этот рудник с мертвецом? Пей, пей!

— Ладно, только дай мне тридцать.

Когда Уачипондо и Тахуара вышли с Омонте на улицу, оба индейца были пьяны. Борясь с ведром, они добрались до дома адвоката. Тот сидел в своей конторе за письменным столом, лицом к двери, выходившей прямо на улицу.

— Доктор Лоса, составьте-ка быстренько купчую, а то индейцу завтра утром нужно отправляться дальше.

Они подписали акт о передаче прав. Надо было еще забежать к нотариусу, в другую лачугу. Омонте торопливо шагал, без умолку разговаривая с Уачипондо, который едва поспевал за ним.

— Теперь все в порядке. Когда я начну работы, будешь помогать мне со своими ламами. Тахуару я возьму с собой. Ничего не говори дону Арнольдо. Я ему уплачу. Рамосу тоже ни слова. Я хочу устроить ему сюрприз, — соединю оба рудника. Рудник с мертвецом в шахте! Ах ты, продувной индеец.

Пришлось дать пять песо нотариусу и два — писцу.

— Теперь распишись здесь. Умеешь расписываться?

— Да, умею. А деньги?

— Вот, держи. Здесь двадцать песо. Я обязался уплатить долг в двести песо сеньору Боттгеру. Все будет сделано…

Северино Уачипондо пересчитал монеты по реалу и увязал их в грязный платок. Он вернулся к своим ламам и снова погнал их через красновато-серую пампу, поросшую жесткой травой. Крохотный караван затерялся в беспредельном пространстве, на пути к далеким горам, поднимающим крутые вершины к самому небу. Так шагал Уачипондо за своими ламами из Унспи в Уйюни, из Уйюнн в Потоси, где через несколько лет умер в больнице.

Под подушкой у него нашли мешочек с темными камешками, отливающими звездным блеском.

Земля стремилась к небу, вздымая одну над другой горные вершины, лиловые и округлые издали, а вблизи — красноватые и обрывистые. Горы поглотили равнину; повсюду, куда ни глянь, возникали новые красно-желтые хребты геологических напластований. Плавными волнами разбегались однообразные, сглаженные ветром косогоры, и вдруг среди мягких осадочных пород грозно поднимался из самых глубин земли скалистый утес. Ломая гибкую линию холодных спокойных гор, острые скалы в своем головокружительном взлете вонзались в черные тучи.

Земля и небо спали вечным каменным сном, а невидимый неустанный ветер свистел над домами Унсии, налетал на гору Сан-Хуан-дель-Иермо.

Омонте прибыл сюда с пятью пеонами. Один из них был Сиско Тахуара; двое пришли с женами. Часть поклажи они тащили за спиной: динамит, рудничные лампы, запальные шнуры, запас вяленого мяса, соли, крахмала, муки, спирта, сигарет и спичек. Кроме того, на лам были навьючены котлы, кайлы, буры, топливо и четыре длинных шеста. Вместо постелей — овечьи шкуры. Все — и Омонте и пеоны — были в одинаковых пончо.

— Динамит хранить на брюхе, — приказал Омонте.

Но индейцы и сами знали, что, если хочешь избежать взрыва от малейшего удара, следует держать динамит в тепле, между рубахой и животом.

— Теперь надо отрыть в горе место для лагеря, — продолжал он.

Но индейцы уже сами принялись копать прямоугольную пещеру рядом