Как только эта киска с Миссисипи расплакалась у меня под боком, у меня забрезжила догадка, что я элементарно не имею представления о боли. И, хочу того или нет, оно обязательно у меня появится.

Полет обратно: я слишком слаб и не способен на большее, чем сконцентрироваться на том, чтобы не свалиться между сиденьями. Синька и наркотики сделали свое дело. В свободное от промывки баянов время я не особо убивался по алкоголю. Но мисс Миссисипи ценила «Jack Daniel’s». Должно быть, на один мой стакан приходилось ее пять, но в сочетании со всем прочим этого мне хватало, чтобы еле держаться на ногах. Последнюю неделю я просто запирал Салли в номере. Она притаскивала телек в ванную и большую часть времени смотрела мыльные оперы, погрузившись в пену. Я нормально переношу одиночество, но ее предложение мне понравилось: «Ты работай, малыш. Просто приходи сюда и вставляй мне между страницами».

Ладно, писать — занятие утомительное. Особенно мурыжить диалог для «Альфа»! После дня такой работы — промолчу про вечерние посиделки у кинозвездного садиста — нормальному парню требуется как-то развеяться. Кокс у меня закончился, но моя временная сожительница, пышущая румянцем и детским жирком, притащила новый в комплекте с Кустиком Beaucoup Cajun, как она называла этот продукт. Настолько убийственная трава, что меня зацепило как следует. А это при моем постоянном пыханье означало нехилое качество.

То ли из-за ужаса, скопившегося от наблюдений, как Мики играется с Билли/Зиком, словно дитя, отрывающее крылья у мухи, то ли от невысказанного осознания, что снова придется преодолеть солидное расстояние и вернуться в Лос-Анджелес, я, щеголяя в своих отельных шлепках-щекотках, постарался зайти как можно дальше. Где-то посередине между Мики Рурком и Альфом я нуждался в связующем звене. И что может быть лучше, чем привязывать розовенькую юную мамашку из Тапело к кровати и кормить ее лангустами?

* * *

Моя жизнь, теоретически, складывалась прекрасно: вот я, начинающий высокооплачиваемый автор, вот Сандра, перспективная молодая исполнительная менеджерша. И конечно же мы откладываем деньги! Мы присматриваем дом! Мы уезжаем на выходные! Мы едим в ресторанах по восемь вечеров в неделю!

Брак, как и мое пристрастие, представлялся временным предприятием. Даже при том, что я понимал — чем дольше я употребляю, тем тяжелее слезть. Жизнь можно прожить, как временное предприятие. Жизнь и есть временное предприятие! Но чем дольше ты не привносишь изменений, тем туманнее вероятность, что они произойдут. По прошествии определенного времени мысль о другой жизни представляется все более мутной.

Я полагаю, и скорее выпью собачьей мочи, чем скажу вслух, что подсел я не на мексиканский героин, а на комфорт. Комфортность. Отличность всего. Стильная крыша у меня над головой. Допустим, я заколачивал деньги, но зато Сандра отслеживала бумажную работу. От меня требовалось всего-навсего существовать. Более-менее. Жестокая правда: кое-кто чувствует себя в наибольшей степени дома только на зоне. Они совершают преступления лишь бы остаться там. Потому что, как бы плохо там ни было, у них, как минимум, есть известный источник страданий. Они знают, кто и в чем виноват. Точно так же, когда меня в бурной юности заслали в мерзкую католическую школу-интернат, и там я бесился по поводу гондонов, заправляющих лавочкой, которые так меня подавляли. Почему бы не обвинить их в моем убожестве?

А потом снова, даже если я не вполне осознавал свой внутренний суматошный водоворот, появлялось что-то другое. Особенно в один из самых странных эпизодов жизни, когда я подписал шоблу телепатов-гипнотизеров прозондировать мое последнее, дотелештатное время в «Плейбое». Поразительно, как местное откровение высовывает свою гаденькую рожицу…

Телепаты умели превратиться в живые телефоны, войдя в транс и покинув тело, чтобы освободить дух. Таким образом, остальные могли заплатить деньги, постоять кружочком и не просто послушать, как посредством их говорят Существа Иных Миров, но и приобщиться волшебной энергии, которую их бестелесные сущности, видимо, испускали, словно благостный болотный газ, и пока они разъясняли нам что есть что.

Главным спиритом в этой компании был взъерошенный шаман из округа Мэрин по имени Лазарис. При взгляде на него возникала мысль, что он готов впарить вам Уиннибаго в качестве средства проникновения в потустороннюю вечность. За предыдущие пару лет он стал любимчиком площадок Нью-Эйдж-Голливуда и разводил их на пару с Мэйфу, жизнерадостной женой бывшего полисмена, съехавшего из-за всех этих дел. Они устраивали шоу на потеху всем: от Майкла Йорка до Сьюзен Сомерс. Кстати, Лаз наделал много шуму на недавно приказавшем долго жить и горячо оплаканном публикой «Шоу Мерва Гриффина», где он появился вместе с Йорком и его женой и осуществил несколько внушительных трансляций с качественными спецэффектами из Великого Запределья.

(«Нам следует заниматься земным делом под названием реклама», — туманно выразился по этому поводу уважаемый Мерв. «Мы разбираемся в таких вещах», — съязвил Лазарис, морща нос в манере симпатяшки-щенка. Я имею в виду то, что он никого в себе конкретно не воплощал. Парень витал в каких-то безвременных небесах. Но, Господи, как он сек в рекламе!)

К несчастью, в тот день, когда я законтачил с Лазарисом, у меня случился небольшой опиатовый кризис. Моя механика — три-дня-торчать, один-отходить прогрессировала из-за обычных волевых усилий в духе Гордона Лидди в сторону неделю-торчать, пять-минут-попускаться. Что было бы нормально или хотя бы терпимо в любой другой день. Но не тогда, когда у тебя назначена встреча с гигантом духа. Невозможно спрятаться от читающего мысли.

Едва я ввалился в его комнату в «Аэропорт Мэрриот», где на время пребывания в Лос-Анджелесе остановился Джэч Персел, телесная сущность спирита, как начали происходить неприятные вещи. Мгновенно в этом плюшевом типчике, RV-рекордсмене по месячным продажам проснулась жизнь. Тема contorto составляет одно из развлечений в просмотре каналов. Назовем это аналогом легкой музыки в карнавальном идиотизме. Нелегко передать тело в субаренду непонятному духу. Да и свое собственное тяжко сохранить в таких условиях! Как только Джэч отправил свою душу в метафизический сборный танк, Лазарис нажал на газ и заверещал свое фирменное вступление. «Все нормально» прозвучало из-за акцента или трансмиссионных проблем как «усе нармально».

— Усе нармально, мы улавливаем сильный сигнал.

Потом нос снова морщится, шея слегка вытягивается, а объект его пристального взора елозит на месте, изо всех сил пытаясь не угодить прямиком в сумасшедший дом. Чертов кумарный пот!

И первые две или примерно две с половиной минуты все нормально. Неприятно, но нормально. Будто ты заперт в одной комнате с торкнутым кислотой Норманом Винсентом Пиком. Пока вдруг неожиданно, как летняя гроза, величественная сущность не дергается вперед, стискивая ручки кресла. Мне кажется, у меня сердечный приступ! Удар! Затем он валится живым пушечным ядром со своего любимого сиденья в мою сторону, кладет мясистые лапы на мои плечи и склоняет ко мне свою щекастую сияющую рожу.

— Мы не знали! — восклицает он. — Мы не знали!