Рикки по-прежнему стояла у дверей. Эва сделала каменное выражение лица и хотела пройти мимо, но не получилось. Рикки схватила ее за плечо, пальцы были железные, как тиски.

— Ты чего от него хочеш-шь? — прошипела она.

— Отвали! — рассердилась Эва и добавила так же шепотом: — Не я его искала, а он меня! Так что у него и спраш-шивай!

И обе удивились, Рикки — тому, что Эва умеет шипеть, а Эва — своему вопросу. И правда, чего этот Федя от нее хочет? Ведь он явно рассказал ей больше, чем она ему! Ладно, об этом после.

В глазах Рикки мелькнуло человеческое чувство, а именно — растерянность. Она отпустила Эвино плечо, и та ушла, не прощаясь.

Когда аббат сотворил вечернюю молитву и хотел отойти ко сну, в его просторную келью, обставленную без приличествующей монаху скромности, кто-то негромко постучал.

— Кто здесь? — спросил аббат недовольно.

На пороге кельи появился тамплиер. Он был одет не по-домашнему — на нем была стальная кираса, на боку висел короткий меч. Лицо храмовника было взволнованно.

— Что с вами, друг мой? — осведомился аббат, высоко ценивший дружбу влиятельного тамплиера. — Вас что-то беспокоит?

— Да, весьма беспокоит! — кивнул рыцарь. — Меня беспокоит появление королевского комиссара. Последнее время над нашим орденом сгущаются тучи, и вот-вот грянет гром.

— Как? — Настоятель взглянул на тамплиера с удивлением. — Ведь вам покровительствует Его Святейшество!

— Это правда, папа одарил наш орден своим доверием. Но французский король твердо решил разгромить орден, и он употребил все свое влияние в Риме, чтобы папа остался в стороне. И я думаю, что королевский комиссар не случайно прибыл сегодня в ваш монастырь. Он приехал сюда за мной и моими спутниками.

— Друг мой, вы можете не беспокоиться! — Аббат приложил руку к сердцу. — Здесь, в моем монастыре, вы находитесь под моей защитой, а значит — под защитой матери Церкви, так что с вашей головы ни один волос не упадет. Можете спокойно спать, милорд!

— Мне хотелось бы верить вашим словам, святой отец! — вздохнул рыцарь. — Однако я знаю, насколько серьезна нависшая над нашим орденом угроза. Я слышал, что в вашем монастыре есть тайный ход, по которому можно в случае опасности покинуть его стены. Прошу вас, покажите мне его. На всякий случай.

— Что ж, раз вы просите… хотя я не вижу в этом особой необходимости, но если так вам будет спокойнее…

Аббат дернул за шнур, свисающий с потолка. В соседней комнате звякнул колокольчик, и тут же вошел молодой монах.

— Позови отца Жильбера! — приказал ему аббат.

Монах с низким поклоном удалился, и вскоре пришел монастырский кастелян.

— Отец Жильбер, — обратился к нему настоятель, — покажите нашему другу вход в тот потайной коридор… ну, вы знаете, по которому можно выйти из монастыря в лесную часовню.

— Слушаюсь, — кастелян поклонился и вышел из кельи.

Тамплиер последовал за ним.

Шаги затихли, и аббат собрался отойти ко сну.

Вдруг в коридоре снова раздались шаги и голоса — на этот раз многих людей. Отец настоятель перекрестился.

Дверь кельи отворилась, и туда без стука вошел королевский комиссар. На лице его лежала печать озабоченности. За его спиной теснилась вооруженная свита.

— Что вам угодно, милорд? — спросил аббат. — Вас не устроила отведенная вам комната?

— Благодарю вас, святой отец, комната вполне удобна. Но этой ночью мне и моим спутникам не суждено отдыхать. Боюсь, что и вам нынче будет не до сна.

— Что же причиной?

— Как вам известно, я прибыл сюда по приказу его величества короля. Мне вручили конверт, который надлежит вскрыть в пятницу, тринадцатого октября.

— То есть завтра, — уточнил аббат.

В это время прозвонил церковный колокол, извещая о наступлении полуночи.

— Уже сегодня! — провозгласил комиссар, и у него в руках появился конверт, скрепленный королевской печатью.

— Отец настоятель! — произнес он торжественно. — Вы — свидетель того, что сейчас и не раньше я, королевский комиссар Бриан де Треси, вскрываю сей конверт, скрепленный печатью его величества короля Филиппа!

Аббат сложил руки со смиренным видом.

Комиссар торжественно сломал печать, вскрыл конверт и извлек из него лист пергамента, украшенный королевским гербом. Затем он откашлялся, расправил пергамент и прочел с грозным и значительным выражением:

— Мы, Филипп Четвертый, Божьей милостью король Франции и Аквитании, повелеваем всем своим подданным, получившим сие письмо, моим именем арестовать всякого члена злокозненного и еретического ордена, именующего себя орденом Храма Господня, или орденом тамплиеров, будь то рядовой служитель ордена, рыцарь или высокий чин. Буде сии тамплиеры воспротивятся аресту, применить к ним силу. Буде кто-то из моих подданных воспрепятствует исполнению сего приказа, применить силу и к ним. Арестованных тамплиеров и их пособников немедленно и с должной строгостью доставить в Париж для учинения над оными законного королевского суда.

Аббат, выслушав письмо, смотрел на королевского комиссара с видом одновременно испуганным и надменным.

— Поняли ли вы, святой отец, суть и букву оного письма? — сухо проговорил королевский посланец.

— Понял его букву, но не суть.

— Что же вам непонятно по сути? Мне кажется, воля его величества выражена весьма ясно. И во исполнение королевской воли я намерен произвести арест находящегося в вашем монастыре Жиля де Леннуа, а также его спутников. От вас, святой отец, я жду всемерного содействия и возможной помощи.

— Во-первых, милорд, — возразил аббат, — в сем письме орден тамплиеров назван еретическим и злокозненным. В то же время Его Святейшество папа одарил капитул ордена своим доверием и покровительством и даровал ордену многие права в пределах всего христианского мира. Во-вторых, оное письмо адресовано подданным его величества короля Франции, тогда как мы находимся в стенах монастыря и подчиняемся одному Владыке — Всемогущему Господу, а также его земному воплощению — Его Святейшеству…

— Кажется, вы невнимательно слушали зачитанное мною письмо! — комиссар повысил голос. — В нем ясно сказано, что, ежели кто из подданных короля посмеет противиться исполнению королевской воли, его следует рассматривать как пособника еретического ордена и, применив необходимую силу, доставить в Париж, где он предстанет перед королевским судом. Причем в письме не сказано, что следует делать снисхождение служителям Церкви…