Детство Аманда описала коротко. Мать приходила посреди ночи с новым парнем. Снова и снова забирала она девочку из дома бабушки, а бабушка раз за разом вытаскивала Аманду из опасных ситуаций, пока в конце концов не стала ее опекуном на законных основаниях. За следующие тридцать лет отношения с матерью лучше не стали, однако, когда Аманда услышала, что за три тысячи миль от нее мама то приходит в себя, то снова теряет сознание, внутренний голос сказал совершенно четко: поезжай. Она работала в частной акционерной фирме и сказала боссу, что ей нужно временно переехать к матери. Ее не будет несколько дней, возможно, – неделю.

Неделя превратилась в две, затем в три, дело растянулось на месяц. С приездом Аманды состояние матери несколько стабилизировалось, и они вошли в ту фазу отношений, которой не знали ранее, – словно в давно привычном доме открылась новая дверь. Аманда потеряла работу, пока ухаживала за матерью, но, по ее мнению, это был один из самых важных месяцев в ее жизни. Они обрели близость. Застарелые раны были обнажены, очищены и перевязаны. Аманда наблюдала, как ее мать медленно ускользает из этой жизни. По лицу Аманды текли слезы, когда она говорила о последних минутах матери, о том, какое это великое таинство – держать руку умирающей женщины, которая подарила тебе жизнь.

Два года спустя резко подкосилось здоровье любимой бабушки. В тот момент Аманда уже готовилась стать партнером в фирме, но бросила все, села на самолет до Чикаго и провела следующие три дня в отделении интенсивной терапии. Ужас от мысли о потере бабушки ощущался даже в пересказе тех событий. Это был человек, который спас ее, вырастил в любви, помог простить мать и начать о ней заботиться. Бабушка была для Аманды надежной опорой, человеком, которому она более всего обязана.

Часами Аманда сидела подле кровати бабушки и держала ее за руку. Доктора полагали, что, хотя больная и пребывает в критическом состоянии, вряд ли стоит ожидать серьезных изменений в следующие несколько дней. Так что Аманда взвесила все «за» и «против»: работы становилось все больше, и она еще не забыла, как потеряла место в прошлый раз, заботясь об умирающей маме. Требовалось вернуться в Бойсе и завершить сделку. Аманда решила быстро слетать туда-обратно, буквально за двое суток. Решение было трудное, однако она ощущала, что нужно проявить стойкость и довести дело до конца. Когда она приземлилась, телефон разрывался от сообщений: бабушка потеряла сознание и умерла.

В этот момент Аманде пришлось прервать свой рассказ: она будто бы задыхалась. Она рассказала о сожалении, которое словно нож пронзает ее где-то между сердцем, легким и ребрами. «Я бы отдала все что угодно, – медленно, выделяя каждое слово, сказала она, – чтоб вернуться в тот момент и принять другое решение. Я бы отказалась от работы, дома, яхты… Меня не было с ней в самый последний момент… Я сделала неправильный выбор».

* * *

Гейл Росс – литературный агент. Она полностью отдает себя работе. Однако она не трудоголик, дело скорее в том, что клиенты становятся во многом ее семьей, а книги, над которыми она работает, формируют ее взгляд на мир в той же мере, в какой ее взгляды на мир создают эти книги. Для нее книги – это призвание.

Работа также сблизила Гейл с овдовевшей матерью, которая жила в Нью-Йорке – эпицентре издательского мира. Приезжая из Вашингтона, округ Колумбия, Гейл останавливалась у матери. В течение тридцати лет они проводили вместе два-три вечера в месяц. Ужинали где-нибудь в тихом и спокойном месте, а затем возвращались и смотрели «C.S.I.: Место преступления Нью-Йорк» или «Закон и порядок» – любимые сериалы матери. Пока Гейл росла, в их отношениях были конфликты, характерные для детей и родителей, но теперь они по-настоящему сблизились.

Так случилось, что работа Гейл была связана со смертью. Она много трудилась над книгами о паллиативной помощи, предсмертном опыте, скорби и исцелении. Когда у ее матери диагностировали рак в терминальной стадии, Гейл попала на хорошо знакомую территорию. «Меня окружали люди, которые писали о смерти. Люди, для которых смерть была делом совершенно нормальным, – говорила Гейл. – И вот я сама стала одержима теми же вопросами. Как перестать бояться смерти? Как перестать относиться к ней, словно это тайна, покрытая мраком, и начать видеть часть большого духовного путешествия?»

«Все это не означает, – добавила она, – что я полностью справилась с собственным страхом. Однако из-за специфики моей работы мне не привыкать быть рядом с умирающими».

Поскольку конец был близок, Гейл переехала к маме в Нью-Йорк. «Я полагала, что буду работать, ходить на встречи и одновременно смогу заботиться о матери, – вспоминала Гейл. – Но болезнь развивалась так стремительно, что ничего из этого не случилось. Прозвучит безумно, но за исключением периода, когда мои дети только родились, это было единственное время в моей жизни, когда я была полностью сосредоточена на чем-то одном. Я не вспоминала ни о работе, ни о чем вообще – просто заботилась о маме».

Это выматывало физически и психологически. Гейл знала о хосписах больше, чем обычный человек, и осознавала, что там не будет теплых объятий и услужливых рук постоянно.

На дворе стоял декабрь, а значит, на носу праздники. Сотрудники были очень добры, но они не могли быть рядом с мамой Гейл круглосуточно. Да и самой больной вовсе не хотелось, чтобы рядом с ней постоянно находились медсестры. В результате Гейл и ее сестра заботились о матери двадцать четыре часа в сутки. Только уже в последние дни они наняли ночную медсестру, чтобы иметь возможность хоть немного поспать.

В последние несколько недель Гейл даже спала в одной кровати с мамой. Гейл вспоминала: «Как-то она разбудила меня посреди ночи и принялась рассказывать о замечательной средневековой церкви, в которой однажды побывала. А в другой раз заявила, что очень злится на меня, потому что я заставила ее бросить дом и жить в хосписе. Я говорю: «Мам, ты что, ты же в своей квартире», но она все равно твердила, что сервис просто кошмарный».

И вот медсестра разбудила Гейл и ее сестру в 4 утра и сказала, что «это» может случиться в любую минуту. Следующие двенадцать часов девушки по очереди сидели подле матери, затем просто включили кино в гостиной и проверяли ее каждые пять минут. «Мы вошли и заметили, что в ней что-то изменилось, – сказала Гейл. – Казалось, она вот-вот сделает последний вдох. Я дотронулась до ее шеи, отсчитывая пульс, чтобы проверить ее состояние, и спустя мгновение мама действительно вдохнула в последний раз. Да, меня накрыло эмоциями с головой, но это было прекрасно».

* * *

Большинство историй в этой главе об умирающих родителях. Когда во время званых ужинов я задаю такой вопрос, то чаще всего слышу именно о том, как люди заботились о матери или отце перед смертью, потому что все мы скорее всего были или будем в такой ситуации.

Сам я через это не проходил. Я был слишком молод, когда умер мой отец, а жил он далеко от нас. Однако удивительно: даже просто мысль о том, что мне нужно будет позаботиться об умирающей маме, дала нам с ней возможность пересмотреть и улучшить отношения.