— Дай хоть я на тебя посмотрю, милый ты мой. Мне ведь такого наговорили… я думала, ты и работать не сможешь после этого.

Азамат послушно поворачивается и убирает с лица растрёпанные волосы. Матушка судорожно вздыхает, но всё же находит в себе силы погладить его по изувеченной щеке, а потом порывисто обнимает его, утыкаясь лицом в красный свитер, и долго плачет, приговаривая «ничего, ничего». Азамат осторожно, бережно гладит её по спине, поднимает на меня взгляд и влажно улыбается. Я улыбаюсь в ответ.

Пока мать и сын обмениваются сантиментами, я завариваю ещё чаю и совершаю вылазку до унгуца и обратно, чтобы взять одежду и всякую дребедень. Всё-таки спать когда-то надо. Возвращаюсь как раз вовремя — Азамат уже начинает задаваться вопросом, куда я делась.

— Ох, где ж вас положить-то? — снова начинает причитать матушка. — У меня и комната ведь всего одна, и кровать…

— На печке, — тут же предлагает Азамат.

— Ну, это я супругу твою на печку положу, а тебя-то куда?

— А мы там вдвоём не поместимся? — интересуюсь я, вспоминая что-то из древних сказок. Вроде бы если на печке можно спать, то она реально большая должна быть…

— Да вы что! — всплёскивает руками матушка, но Азамат уже заглянул в комнату.

— Поместимся, — рапортует он. — Ты, ма, не переживай, мы привыкли рядышком спать.

Ма ещё долго не может примириться с таким аскетизмом, но поскольку других спальных мест всё равно нет, то и возразить ей нечего. Потом я требую мыться, и Азамат по указанию матери притаскивает из сеней бочку, в которую мне наливают тёплой воды. Муданжцы вообще народ чистоплотный, но идея мыться проточной водой дальше столицы пока не ушла. Азамата я, естественно, тоже загоняю освежиться, а потом, уже на печке, натираю своим «земным снадобьем», как называет его матушка (ей приходится объяснить, чем это вдруг запахло).

— Целительница? — поражённо переспрашивает она со своей кровати из-за печной занавески. — Сума сойти, слово-то какое! Я его только в песнях о белой богине и слышала.

— А что, она тоже целительница? — интересуюсь я, с усилием втирая крем в просторы Азаматового торса.

— Да, она может наделить человека целебной силой, — расслабленно отвечает он, и вдруг прямо подскакивает.

— Лиза! А ты ведь мне кое-что обещала!

Я хитро улыбаюсь.

— Ну да, было дело.

— И?

— А при маме можно? — шёпотом спрашиваю я на всеобщем.

— Да уж говори скорее! — отмахивается он.

— Я беременна.

Он резко садится и, естественно, впечатывается лбом в потолок, не рассчитанный на такие габариты. Хватается за голову и шипит. Мне это живо напоминает какую-то дурацкую комедию, и я покатываюсь со смеху, изо всех сил пытаясь сдержаться, чтобы его не обидеть, и от этого хохоча ещё заливистей.

— Вы чего там? — спрашивает снизу матушка. Причину членовредительства она не поняла, потому что я говорила на всеобщем.

— Всё в порядке, — говорю, давясь смехом, — только потолок тут низковат.

Азамат тем временем несколько приходит в себя и снова ложится навзничь, потирая лоб. Я легонько поглаживаю его по пострадавшей части тела.

— Так это была шутка? — жалобно спрашивает он.

— Нет, только не подскакивай снова, — покатываюсь я, придерживая его за плечико.

Он долго молчит, так что я решаю, что он и не собирается никак комментировать новость.

— Ты уверена? — наконец уточняет он.

— Солнце, если бы я не была уверена, я бы не стала тебе говорить. Сегодня утром делала тест, он показал недельную давность.

— Тогда ещё можно долететь до Гарнета, — облегчённо говорит он.

— Зачем? — не понимаю я. Рожать ещё рано, мягко говоря…

— Ну, ты, как мне показалось, целителю не сильно доверяешь.

А, так он хочет, чтобы меня кто-то наблюдал?

— Я зато себе доверяю, — говорю. — А к тому времени, как рожать надо будет, я Ориву доучу. Не сидеть же нам на Гарнете девять месяцев, в самом деле.

Азамат внезапно с видом чрезвычайной заинтересованности поворачивается на бок и нависает надо мной.

— Так ты собираешься рожать?! — спрашивает он шёпотом.

Я хлопаю глазами.

— А что, есть какие-то неблагоприятные для этого обстоятельства? Чего ждать-то, если уж залетела?

Он рухает обратно с таким счастливым видом, что уже граничит с безумным, сплетает пальцы и принимается тараторить нечто в стихах, что я определяю как гуйхалах за моё здоровье.

— Лизонька, — выдыхает он наконец, — если бы у меня только были слова! Я знаю столько слов, столько томов прочёл на двух языках, а сказать о своём счастье ничего не могу… — он снова поворачивается (уже все одеяла узлом завязал) и утыкается лбом мне в висок. — Может, если я как следует подумаю, ты услышишь? Ты ведь всегда чувствуешь меня.

Я снова не могу сдержать хихиканье, хотя оно происходит скорее от умиления, чем от юмора. Ладно, по крайней мере, он не упал с печки, не попытался мне заплатить и не выдумал себе повода для расстройства. Правда, на время родов я его, пожалуй, привяжу к кровати под наблюдением пяти-шести телохранителей, а то что-то стрёмно немного… А ещё меня волнует, что ему станет советовать проклятый духовник…

— Слушай, Азамат, — говорю, не поворачивая головы.

— М-м?

— Не говори пока Алтонгирелу.

Он опять приподнимается на локте. Вот же активность напала на ночь глядя.

— Как же? Он ведь наш духовник, он должен знать… Да и всё равно поймёт.

— Давай проясним этот вопрос. Он твой духовник, а не мой. Вот станет пузо заметно, тогда скажем. А пока я ещё жить хочу. Кстати, учти, что у меня в ближайшее время сильно испортится характер. Сегодня утром ты уже видел, в чём это выражается. Так что ради Алтонгирелова собственного блага, пожалуйста, не говори ему пока.

Азамат тяжело вздыхает, но соглашается.

— Ладно, понял… Но вообще, если уж он тебя так раздражает, тебе надо другого духовника себе выбрать, чтобы с ним советоваться, а то не дело это.

— Ну, вот познакомлюсь с кем-нибудь вменяемым… — вяло соглашаюсь я. Главное, мы пришли к компромиссу.

— Что вы там всё шушукаетесь? — доносится снизу голос матушки. — Легли спать, так спите уже.

— Так точно, командир! — говорим мы, неожиданно, хором, хохочем и блаженно отрубаемся.

Утро у нас весьма позднее — заснули-то часам к шести, не раньше. Впрочем, у меня оно, конечно, гораздо позднее, чем у остальных домочадцев. Сквозь неглубокий сон ближе к пробуждению я слышу стук топора, льющуюся воду, ещё какой-то скрип и возню. Очевидно, Азамат помогает по хозяйству. Идентифицировав звуки как безопасные, я удовлетворённо поворачиваюсь на бок, стекаю в нагретую Азаматом ямку в матрасе и уплываю в сон ещё часа на четыре.