ухудшились. С той поры, как родился брат, подросток ездит в Байонну один, там он живет с бабушкой и тетей, которые остались одни после смерти Леона Барта 11 августа 1916 года в возрасте семидесяти девяти лет[160]. Анриетта же арендует дом в Ландах, сначала в Капбретоне, в Осгоре, потом на постоянной основе в Бискарроссе; Ролан присоединяется к матери и брату на неделю или две во время летних каникул. Здесь Анриетта Барт встречается с Андре Сальзедо, который, в свою очередь, тоже иногда приезжает навестить своего сына в Париж[161]. Их отношения продолжаются эпизодически в течение долгих лет, но они, кажется, не ладят; Мишель вспоминает, что они часто ссорились, даже после развода Андре в 1931 году. Таким образом, все, что могло соответствовать семье, ее идее или духу, неизменно оказывалось под вопросом. Только дедушка Бенже продолжал принимать у себя дочь и двух ее сыновей в своем доме в Л’Иль-Адаме почти каждое воскресенье. Случайным образом многие события и ситуации сходятся вместе, подрывая основы буржуазного образа жизни, которыми являются семья и относительный достаток. Семейный очаг становится передвижным, и мать с сыновьями в этот период постоянно переезжают. Возможно, именно это вызывает у Барта чувство «смещенного центра», когда он вспоминает эту часть парижского детства. Только школа задает рамку относительной внешней стабильности. Барт продолжал делать успехи в учебе, несмотря на регулярные перерывы, вызванные болезнью. Вспоминая одного из учителей четвертого класса, месье Грансеня д’Отрива, он подчеркивает дух подражания и соревновательности, который тот внушал своим ученикам. Робер Грансень д’Отрив, которому было пятьдесят лет, когда он начал преподавать у Барта, в то время еще не опубликовал произведения, прославившие его в качестве грамматиста: словарь старофранцузского языка и самый важный свой труд «Словарь корней европейских языков»[162]. В 1914 году была опубликована только его аспирантская диссертация о пессимизме у Ларошфуко. Но его ученая степень, врожденные манеры и благородная фамилия могли произвести впечатление на детей.

Времяпрепровождение Барта было одновременно и одиноким, и коллективным. Как и все остальные, он встречался с друзьями в Люксембургском саду, чтобы поиграть в игры, для которых чаще всего разбивались на «банды». Но в театр, в кино, на концерт он ходил один, или с Мари Латсаг, или с кем-то из друзей. Именно к этому времени он относит свое знакомство с «Картелем четырех» Луи Жуве, Гастона Бати, Жоржа Питоева и Шарля Дюллена, стоявших у истоков создания народного театра. Он часто бывал в «Ателье», которое Дюллен создал в 1921 году, и в театре «Матюрен», который Питоев возглавит только в 1934 году; это свидетельствует, что воспоминания Барта, как и большинство детских воспоминаний любого из нас, едва ли имеют точную датировку, хотя сам он связывает свою неспособность «датировать себя» только с более поздними годами.

Я очень хорошо помню свое детство и юность, могу их датировать и знаю все ориентиры. А после этого происходит странная вещь: я не помню, я не могу указать даты, датировать себя. Словно мне была дана только память о самом начале, словно юность была образцовым, уникальным временем памяти[163].

Но сама эта датировка неустойчива, и, скорее всего, посещение этих театров и концертов оркестров «Колонна» и «Паделуп» происходит уже на пороге юности, когда он поступил в лицей Людовика Великого. Зато он точно помнит, как смотрел, совсем юным, «Андалузского пса» Бунюэля в Студии 28 на улице Толозе на Монмартре (фильм вышел в Париже в 1929 году). Скачки во времени, вперед и назад, придающие оригинальный характер повествованию в этом фильме, могут символизировать компактное упорядочивание далеких воспоминаний, то растянутых, то перепутанных и перевернутых.

Конец обучения в лицее Монтеня знаменует начало позднего подросткового периода. Именно тогда, в 4-м классе, он знакомится с Филиппом Реберолем, который станет его другом. Это время, когда Барт также отходит от религии. С первыми сексуальными переживаниями связано чтение новых авторов, открывающих ему другие миры. Эта роль выпала на долю двух книг: «В Греции», альбома фотографий Антуана Бона с комментариями Шапутье, и «Ницше в Италии» Пуртале[164]. От них исходят неясные намеки на то, что есть вещи, которым не учат в школе, и что литературу можно проживать непосредственным образом. «Эта книга достигла своей цели, – пишет Фернан Шапутье, – если читатель, взяв эти древние тексты, испытал новую дрожь перед знакомыми словами». Это программа на будущие годы, годы дружбы, которой суждена долгая жизнь, годы первой любви, первых путешествий, а также усвоения Древних через изучение греческого и латыни и открытие для себя театра. В записи от июля 1979 года все это соединено вместе: «Первые любови: Жак Г., барышни Мантеролы. Кабинет на улице Гамбетта, сексуальное желание, Морская аллея, комары, письмо по почте, вечер…»[165]

Глава 3

Жизнь впереди

Годы обучения

Барт – в лицее Людовика Великого, главный фасад которого, полностью обновленный в конце XIX века, выходит на угол улиц Сен-Жак и Кюжа. Это было логическое продолжение предыдущего обучения, так как в 1885 году младшие классы лицея Людовика Великого были переведены в лицей Монтеня, образующий пристройку для местных детей. Теперь Барт ходит в школу другой дорогой: после улицы Клеман, где он встречался с двумя братьями Блан-шар, улицы Феру, Люксембургского сада он теперь идет по улице Мазарини, Эколь-де-Медсен, бульвару Сен-Мишель, проезду Жерсон[166]. Классы находятся в бывшем здании Клермонского коллежа, где иезуиты обучали Мольера и Вольтера и который в свое время посещал Бодлер. Барт обучался там с третьего класса до выпускного, в литературном классе (тогда именовавшемся классом философии): он всегда учился хорошо, особенно по гуманитарным предметам. Все складывается прекрасно до первого большого перерыва на лечение в санатории в Бедусе в 1934 году, из-за чего пришлось прервать учебу в выпускном классе. Ритм устанавливается школьным календарем, и все каникулы проходят в Байонне, где Барт проживает самые счастливые дни своей юности рядом со своим другом Жаком Жиле, погрузившись в занятия музыкой, фортепиано, на котором он играет один или в четыре руки с Жаком или с тетей Алис. Воспоминания, приведенные в длинных автобиографических заметках, больше почти не дают «припоминаний» для книги «Ролан Барт о Ролане Барте». Это уже не время скрытой памяти, требующей усилия, погружения в темноту, фрагментарности и разрозненности, а скорее начало социального времени, которое само формирует, а не формируется и теснее связывает личность с социумом.

1933: Я получил поощрение за сочинение