Только один был весь покрыт… густой шерстью!

— Янка! — закричал я. — Янка! Как ты сюда попала?

Янка проснулась и теперь радостно прыгала вокруг меня.

Поросёнок тоже проснулся и, недовольно взвизгивая, забурчал.

— А вот так и попала, — сосед показал на узкую нору под стеной хлева. — Подкоп сделала! Ночи-то ещё холодные, а вдвоём тепло!

Я вспомнил свои тревоги и нашу конуру. Вот вам и городская собака!

На нашей пасеке, кроме ульев, был ещё небольшой огородик. И одного мне никак не удавалось объяснить Янке: нельзя разгуливать по грядкам. И уж тем более бегать! Для этого есть межи. Янка меня внимательно слушала, но всё равно продолжала передвигаться по участку напрямик, как короче.

Однажды мой брат, пасечник, решил взять в одном из ульев мёду.

— Пчёлы будут сердитые, — предупредил он. — Не надо размахивать руками, маячить здесь без дела… Лучше шли бы вы с Янкой куда-нибудь на речку, ладно?

Я так и собирался сделать, да что-то меня задержало. Когда уже с удочками вышел на тропинку к реке, вдруг словно пуля прожужжала в воздухе и ударила меня в щеку. Я едва не свалился, такой сильный был удар, и закричал:

— Янка! Янка! Ложись! Пчёлы!

Собака, увидев меня с удочками, тоже решила прогуляться. Мой крик застал её на грядке с луком. Воздух над пасекой уже напряжённо гудел, и гул нарастал с каждой секундой.

— Янка! — снова крикнул я, опускаясь на четвереньки. — Ложись!

Но Янка, наоборот, замерла как вкопанная, высоко вытянула шею и принялась разглядывать, что это я там, лёжа на траве, делаю. Тут, видимо, какая-то рассерженная пчела пронеслась над самым Янкиным ухом. Может быть, даже слегка зацепила, но не ужалила. Янка взвизгнула и отскочила в сторону. А потом заметалась: пчёлы звенели то справа, то слева. Наверное, от укусов Янку спасла только зелёная грядка: пчёлы не очень любят луковый запах.

— Ложись, Янка, ложись! — кричал я, медленно, на четвереньках передвигаясь к реке; да ещё удочки мешали. — Янка, ложись!

Наконец Янка поняла: прыгнула в межу, как солдат в окоп, залегла там и даже, кажется, голову передними лапами накрыла.

— Яна, за мной! — скомандовал я. Щека моя страшно горела от пчелиных укусов.

Янка осторожно, по-солдатски выглянула из своего окопчика и ползком стала продвигаться в сторону реки. Только хвост торчал над грядкой. Но ни одна пчела на этот хвост не спикировала.

Так мы и спаслись.

Но интересно другое. После того случая Янка даже ненароком не наступила ни на одну грядку — чинно ходила по межам, пусть так и получалось дальше. И, кажется, в любой момент готова была выполнить команду:

— Янка, пчёлы! Ложись!

Отправились мы с Янкой за хлебом. Через день на станции останавливался дизель с продуктовым вагончиком.

Станция — это старый рубленый дом, пустой, но с печкой и запасом дров на зиму. Лес почти вплотную и с той, и с другой стороны узкоколейки.

Собрались женщины, тоже за хлебом; сидят на завалинке, разговаривают. Мы с Янкой в сторонке пристроились: я на скамейке, она — рядом.

Сидим, ждём… А тут вдруг из-за станционной избушки как ни в чём не бывало огромный медведь выходит!

Женщины такой визг подняли — наверное, в соседней деревеньке слышно было!

У меня сердце в пятки ушло. Янка же, тихо взвизгнув, юркнула под скамейку.

То лето было очень сухим, жарким. Лесные пожары гнали зверей из родных мест, много мы тогда всякой живности повидали.

И вот — медведь!

Да ему было не до нас, на визг и крики он не обратил никакого внимания. Неторопливо прошёл в трёх шагах от завалинки, перепрыгнул рельсы…

Так бы и ушёл медведь, да Янка как-никак собака! Увидев удаляющийся медвежий зад, она выскочила из-под скамейки, шерсть дыбом, и залилась пронзительным, визгливым лаем. Подпрыгивала, царапала передними лапами землю и едва не бросилась зверю вдогонку!

Спустя день-другой, когда переполох улёгся, женщины, смеясь, вспоминали:

— Ну Янка! Ну показала медведю! Догнала бы — растерзала! Точно!

Сговорились мы с соседом пойти в лес за грибами. И Янку с собой взяли.

По дороге сосед будто бы в шутку и говорит: — Натаскать нужно собаку на грибы, чтобы не просто так, без дела по лесу гуляла! Как у охотников: увидал пёс птицу — голос подал! И твоя бы: гриб нашла — тявкнула!

В лесу мы разошлись, перекликаемся. А я между делом, но словно бы всерьёз, как гриб найду, Янке показываю:

— Вот, Янка, запоминай: белый! А вот это подосиновик, его ещё у нас красноголовиком называют! Ну, ищи, Яна! Голос!

Янка грибы обнюхивает, меня слушает, но молчит. Сначала я думал, она так и не поняла, чего я от неё хочу А потом вдруг нырнула моя собака в кусты — и через минуту такой отчаянный лай раздался!

— Яна! Янка! — позвал я её. — Янка, ко мне!

Собака ещё пуще разлаялась, в залив!

Пришлось идти на голос.

Выхожу на полянку… Батюшки! Одни белые — ровненькие, аккуратные, на подбор! Штук тридцать, а то и сорок, не меньше! Одним словом, полная корзина! Янка как вкопанная стоит: шерсть дыбом, лапы напружинила, мордочку кверху — и заливается, заливается! Рядом с корзинкой сосед наш на траве развалился, улыбка до ушей:

— Сколько грибов нашла! Так дело пойдёт, Янка твоя ещё и суп варить научится!

Рыбалка в тот день не удалась. Я менял наживку, плевал на червяков, забрасывал снасть на быстрину, потом в омуточки — и хоть бы самого тощего пескаря вытащил!

Вдруг на берегу появилась Янка. Уселась неподалёку и стала внимательно наблюдать за мной.

— Смотри не смотри, — пожаловался я собаке, — всё равно не клюёт! Рыбы-то нет!

Янка вильнула хвостом и убежала куда-то. А через пять минут вернулась, держа в зубах… крупную копчёную скумбрию!

Подошла ко мне и, усердно виляя хвостом, положила рыбину на песок.

Я хотел рассердиться: что за дела — стащила провиант, который мы сами же и привезли из города! Но не удержался: громко, от души захохотал.

И начал быстренько сматывать удочки.