Он замер, ни жив ни мертв. Краска с лица схлынула, и он стал мертвенно бледным. В комнате воцарилась жуткая тишина.

— Витя… — шепотом произнесла Лена. — Что… он говорит?

— Что я говорю, а? — могильным голосом профессор повторил ее слова. Стул под ним отвратительно скрипнул.

Виктор почувствовал, как жуткий холод сжал его грудную клетку. Он силился вздохнуть — и не мог.

— Я… я ничего… не помню… — прохрипел он.

— Все ты помнишь… — улыбнулся доктор. — Расскажи нам.

Инин щелкнул пальцами и в ту же секунду Виктора затопили воспоминания — настолько яркие, реалистичные и одновременно ужасающие, что он пошатнулся и его повело в сторону. Лена успела удержать друга за плечи, иначе бы он точно упал со стула.

На мгновение его ослепила яркая вспышка, и тут же наступила тьма — как если бы кто-то выключил в комнате свет. Он бежит по пролеску, очертания которого ему хорошо знакомы. Впереди идет женщина с сумочкой. Он откуда-то знает и женщину и то, что в сумочке у нее деньги. Много денег. А ведь ему они гораздо нужнее, чем ей. Силы неравны, но он знает, что, если быстро накинуть удавку на шею и удержать ее хотя бы секунд десять, жертва ослабнет и не сможет сопротивляться. Останется спокойно довершить свое дело. И забрать добычу.

Он крадется за ней по узкой тропинке, прячась за стволами деревьев и диким кустарником. Она идет довольно быстро, в ее движениях чувствуется страх. И с каждым шагом страх нарастает — так, что она едва не спотыкается о дерево, лежащее поперек тропинки, и не падает в сырую траву. Он чувствует, как испуганно колотится ее сердце и тоже проникается этой лихорадкой.

Он легко настигает ее в тот момент, когда женщина, потеряв равновесие и раскинув руки, пытается сдержать крик. Удавка затягивается вокруг рыхлой шеи. Сумочка падает из рук. Но она ему особо не нужна. Так — приятное дополнение к охоте. Женщина пытается бороться, но страх затмевает ее разум. Она пыхтит, из горла раздаются булькающие хрипы. Виктор чувствует возбуждение, накатывающую волнами эйфорию и руки затягивают петлю все сильнее.

Осталось совсем немного. Она еще пытается бороться, но делает это неуклюже, как утопающий человек — бессильно вскидывает руки над водой, хватает ртом воздух, — словно в последний раз. Обмякшее тело слишком тяжелое — женщина начинает заваливаться на спину.

И тут он чувствует, что в кустах кто-то есть. Кто-то может ему помешать и поймать, раскрыть его инкогнито. Он замирает и жертва, словно почувствовав эту заминку, из последних сил дергается, отталкивает его. Удавка выскальзывает из вспотевших рук, а она, почуяв свободу и, возможно, получив последний шанс, резко отстраняется и неожиданно легко и быстро устремляется вперед — туда, где сквозь ветви деревьев светят окошками мрачные пятиэтажки.

Он мгновение думает — бежать вслед за ней? Нет, это слишком опасно. Сердце грохочет, эйфория уходит. Виктор нагибается, хватает сумочку и зыркнув по темным кустам, устремляется в чащу.

Запахи прелой листвы бьют в нос, а он бежит, бежит, пока наконец, не чувствует себя в безопасности.

Что он расскажет матери? Отдышавшись, он понял, что достиг другого края лесного массива и когда выскакивает из него, неожиданно натыкается на почтальона, который выглядит испуганным и оторопевшим. В голову сразу приходит решение. Он точно знает, что говорить, когда спросят — кого он видел в лесу.

Все эти мгновения Виктор переживает так быстро, что ошеломляющая правда, вдруг всплывшая в памяти, заставляет его застонать.

Он сжал виски — это не было похоже на очередной приступ мигрени, боль в сто раз сильнее, пронзившая мозг, словно раскаленная игла.

— Что? Витя, что⁉ Что ты вспомнил? — Лена трясла его за плечи.

— На, выпей, — Лиза протянула стакан воды и на этот раз он выпил махом.

— Это я… — прошептал он. — Это же я… — мутным взглядом он оглядел комнату. — Я убийца. Я тот самый маньяк. Я знал все с самого начала, потому что сам себе… магнитофон… это же так просто…

Петр скривился.

— Витя, ты нас пугаешь. Какой маньяк? Ты о чем?

— Моцарт, — сказал Денис. — Убивал детей в восьмидесятых.

— Так мы и сами были не очень-то взрослыми… — задумчиво произнесла Лиза.

— Думаете, шестиклассник не может убить человека? — с легкой улыбкой возразил профессор. — Могу заверить… еще как может. Тем более, ребенка.

— Основной массив убийств произошел как раз в тех местах… но… — Шаров покачал головой и скептически посмотрел на Виктора. — Мы, конечно, искали взрослого… никому бы и в голову не пришло, что это… Ты… — он посмотрел на Виктора.

— Судя по всему, надлом случился после гибели отца… — сказал доктор. — Тот человек, который спас мне жизнь и был его отец, но тогда я конечно об этом не знал.

— Пока что все это слова, — протянул Шаров. — Не так давно вы говорили совсем другое.

— Говорил, чтобы проверить вас и вашу реакцию. Вы же залезли в больницу вместе, откуда я знаю, может вы заодно.

Шаров вдруг подумал, что как раз во время отсидки Виктора убийства прекратились, но все равно, он был настроен скептически.

Давид вдруг резко встал, подошел к Виктору, взял его за локоть и потянул к двери. Тот бессильно повиновался.

— Мы сейчас придем, — бросил Давид.

Он провел Виктора к лестнице, они спустились в темноту и остановились на крыльце. Потом Давид шагнул вперед, туда, где маячил продуваемый всеми ветрами пустынный плац.

Виктор медленно побрел за ним. Воспоминания, как обрывки сожженной газеты болтались в его памяти, всплывая полуистлевшими заголовками.

Они дошли до места, где когда-то стоял их отряд перед тем, как двинуться в лес. Давид взглянул на двухэтажное здание штаба части. Задернутые черным окна были почти не видны. Они оказались словно в безвременье — ни вчера, ни сегодня, ни завтра — только те самые сгоревшие заголовки, которые невозможно полностью прочитать.

— Ты не боишься? — спросил Виктор. Его тело сотрясала крупная дрожь. Но не от холода, а от диких, затопивших сознание воспоминаний.

— Кого? Тебя?

— Да. Ведь… я там был. Это я…

— Нет, не боюсь. Но… ты прав. Ты действительно там был. Поэтому тебе так легко было внушить это воспоминание.

Виктор взглянул на друга.

— Ты думаешь, мне все это просто