словах и цифрах. Кто знает, когда в его дверь постучит городская стража? Он не может позволить себе потерять драгоценное время.

Только разослав посыльных в канцелярии, Главк расслабился и вздохнул с облегчением. Пока он подсчитывал и распределял сумму наследства, разбирал отцовские архивы и правил текст завещания, солнце село. Около часа он сидел в оцепенении, провожая взглядом последние лучи и наблюдая, как их сменяет тьма. Потом поднялся, прихватил кожаный кошелек и отправился пешком в знакомую капелею.

Никто из завсегдатаев не уловил в нем перемену настроения. Они по-прежнему пили, играли и бранились. Лысый громко хохотал, отвешивая щелчки какому-то юнцу. Тот глупо и растерянно улыбался, боясь оказать сопротивление, его локоть дернулся и столкнул на пол треножник-светильник. Угли рассыпались по грязному полу, и хозяин заведения разразился проклятиями, яростно затаптывая искрящиеся частички:

– Чтоб тебя пожрали черви, собачий ублюдок! Спалить меня задумал?

– Ты сам виноват, – вступился за мальчишку Главк. – Какой идиот расставляет открытые жаровни среди пьяниц?

Главк всю жизнь был если не совсем трусом, то уж точно не храбрецом. Неприятные инциденты вроде унижения беспомощных он старался просто не замечать. Но ведь его все равно скоро казнят, так почему же не доставить себе удовольствие, хоть раз поступив по совести? Хозяин капелеи досадливо сплюнул и ушел за вином, а пальцы лысого замерли в воздухе, так и не сложившись для очередного щелчка.

– Счастливчик! – осклабился он в гримасе, которую выдавал за приветственную улыбку. – Бросим кости?

– С удовольствием!

Забытый всеми мальчишка угрем проскользнул к входной двери и исчез. На корявой столешнице тут же появились маленькие кубики с иероглифами и кожаные стаканы для встряхивания. Главк знал, что проиграет, но азарт все равно овладел им.

– Три! – провозгласил лысый.

И тут произошло нечто нереальное. Двери слетели с петель, окна засветились ярким пламенем, и в пивную ворвались люди, словно сошедшие с настенных росписей времен Рамзеса II51: мужчины в набедренных повязках – шендитах, тростниковых сандалиях, с головами, покрытыми полосатыми немесами, и глазами, подведенными черным кохлом. В руках они держали факелы и хопеши – старинные мечи с искривленными, похожими на серпы, клинками.

В первую секунду Главк подумал, что он один видит этих древних воинов. Возможно, они не стали дожидаться казни, и пришли за ним прямиком из египетской преисподней (как там она называется?), опасаясь, что греческий бог мертвых окажется чересчур снисходительным. Потом он заметил, что другие посетители капелеи таращатся на вошедших с таким же недоумением и ужасом.

– Вы играете в мехен, – то ли спросил, то ли заявил самый высокий из незваных гостей каким-то безжизненным тоном. – Вы превратили сакральное действо, доступное только истинным сынам Та-Кемет52, в развлечение для пьяниц и бездельников. И вы умрете.

Главк с трудом удержал в горле рвущийся наружу смех. Какие-то ожившие мертвецы тысячелетней давности собираются убить их из-за дурацкой игры. Да они еще должны поблагодарить, что некий предприимчивый тип откопал доску для мехена, давным-давно позабытого, упростил правила и заново ввел в моду!

Смех так и застыл в глотке, превратившись в горький ком, когда один из нелепых «мертвецов» взмахнул хопешем и нанес жуткую рану мужчине, сидевшему близко к двери. Главк не рассмотрел, что именно случилось, но кровь брызнула в разные стороны, заляпав белые шендиты. И он понял, что перед ним живые люди. Их глаза пусты, потому что они фанатики, а устаревшие костюмы объясняются сумасшедшим патриотизмом и ненавистью к греческой культуре. Юноша свалился под стол и наблюдал резню, точно спектакль из первого ряда зрительного зала. Он видел, как хопеш безжалостно срезал хозяина капелеи и исполосовал лысого.

Расправившись со всеми, кроме Главка, заваленного телами, главарь этого «божественного воинства» приказал внести и разбить кувшины с раданакой53, деловито проверил, чтобы горючая жидкость залила каждую поверхность, и первым бросил на пол факел.

Чувствуя, как дым проникает в легкие, Главк подумал, что сейчас самое время вспомнить что-нибудь хорошее и умереть счастливым, но угасающее сознание подсунуло лишь печальные строки поэмы:

«И пагуба моя, копясь столетьями,

Все глубже болью в плоть мою вгрызается54…».

Глава 25. Пепелище

– Какой чудесный вечер! – Глафира проводила мечтательным взглядом последний луч солнца и потянулась. – Я выспалась и готова к новым подвигам.

Они с Ксантией сидели, окунув ноги в бассейн, и попивая чай из пажитника с мягкими булочками.

– И Мегакла нет! – добавила к списку приятных событий ученица лекаря.

– Вообще-то сейчас он нам нужен. Кто-то должен присмотреть за Иридой, пока мы будем в городе. Вдруг она именно сегодня вздумает притащить амфору и отравить старика? Запомнила, что делать?

– Да, – закатила глаза Глафира. – Спрятаться за домом, что напротив капелеи, стеречь Берза и Аристофана, стоять смирно, пока ты не позовешь.

– Умница, – Ксантия похлопала ее по щеке. – Но если Мегакл не появится, останешься здесь.

– Как он умудряется все портить, даже не находясь рядом? – воскликнула девушка, хлопнув себя по коленке. – Это настоящее искусство.

Она замерла на полуслове, потому что обсуждаемый субъект уже шел к ним со стороны сада, и вид его поражал: глаза потухли, руки устало болтались, а привычную улыбку заменила тонкая полоска плотно сжатых губ.

– Я как раз говорила Глафире… – начала Ксантия.

Мегакл решительно мотнул головой, чем напомнил осла, когда тот упрямится, и заявил:

– Я немедленно уезжаю!

– Куда? – удивилась ученица лекаря.

Он растерянно пожал плечами:

– В Грецию или в Александрию, а, может, в Понт – не имеет значения. Лишь бы подальше отсюда.

Ксантия приподняла бровь, но промолчала, давая архитектору возможность высказаться до конца.

– Не смотри на меня так! Мы ввязались в опасное дело: люди мрут, как мухи, по городу гуляет проклятая амфора, нас едва не прирезали. Я больше не желаю в этом участвовать! Ты героиня, тебе не страшно, но я обычный человек и имею право бояться!

– Дело не в героизме! – тут же вступила в спор Глафира, не отличавшаяся похвальной сдержанностью. – А в долге. Нельзя просто бросить город в беде и уйти! А как же Галия, ее ворчливый постоялец и остальные, до кого еще не добрались убийцы? Ты же знаешь этих людей с детства, неужели тебе их не жалко?

– Жалко, но в Аполлонополе есть полиция, чиновники, городская стража – пусть работают. Что я могу? Защитить всех? Я не такой самонадеянный, как вы.

– Сожалею, – спокойно ответила Ксантия. – Но ты останешься здесь. Никаких подвигов от тебя не требуется, сиди дома, если пожелаешь. Уедешь только тогда, когда убийца будет изобличен.

– Ты же не думаешь, что это я?!

– Почему бы нет? Финей – твой дядюшка, он богат.