В этот раз Ян также отправился с работы в местные конторы, о чем Яга быстро сообщила Ирене и остальным. Группа прочесала город и привела беспризорников. Детей привезли в кузове грузовика в один из городских приютов, и план женщин состоял в том, чтобы вымыть их, дать осмотреть врачам и отправить всех – с одобрительным штампом Яна – в один из приютов, где они смогут поддерживать с детьми контакт в качестве социальных работников.

По всей Варшаве улицы были полны голодающими детьми. Лишения не ограничивались только гетто. Сироты и голод были жуткой частью повседневной военной реальности. С начала оккупации число осиротевших и брошенных детей, которых помещали в городские учреждения опеки, удвоилось. Если раньше социальные работники ежегодно отправляли в детский дом отца Бодуэна, одно из благотворительных церковных заведений, с которым сотрудничала Яга, примерно шестьсот детей, то сейчас детей было уже больше тысячи двухсот122. И не все из этих «дополнительных» шестисот детей были, строго говоря, католиками.

Иногда возникали, скажем так, определенные «сложности» – случаи, когда при подделке документов требовалась бо́льшая изобретательность, чем обычно. Обеспечивать бедные еврейские семьи социальным пособием – изначальный план Ирены и ее сотрудников – значительно осложнился, когда всех евреев заперли в изолированном квартале, и любая помощь им могла быть доставлена лишь после преодоления границы гетто. Группа Ирены уделяла все больше внимания способам поиска и оформления фальшивых документов, чтобы помочь тем евреям, которые были достаточно смелыми, чтобы жить на «арийской» стороне, создав для них новую «польскую» личность. В первую очередь для этого были нужны пустые или поддельные свидетельства о рождении, и здесь Яна и ее соратники действовали по-разному. Один из самых простых способов достать такое свидетельство был в то же время и самым печальным. Когда в одном из приютов умирал христианский ребенок, было важно сохранить это в секрете. Его имя и регистрационный номер присваивались очередному еврейскому найденышу.

Успешное проведение неприятной операции вроде этой требовало времени и терпения. Сейчас, в этот зимний день, комнату заполнили десятки тощих маленьких детских тел, девочек и мальчиков, пойманных при облаве. В суровое военное время дети отвыкали хихикать и смеяться, особенно эти. Бездомные сироты жили и умирали на улицах Варшавы, в том числе и на «арийской» стороне. Здесь же, в комнате, были самые выносливые, выжившие.

Ирена ходила между ними, тихо успокаивая. Она и сама была ростом не выше некоторых из них. Но как организатору ей не было равных. Отлаженная система работала так: одного за другим девочки в офисе остригали детей, собирали их одежду и отправляли мыться с щелочным мылом. Едкое мыло ело глаза, в помещении было очень холодно, но дети оставались пугающе тихими.

Яга и Ирена знали, что найдут среди этих детей мальчиков, чьи дрожащие обнаженные тела выдают их опасный секрет. Обрезание означало смерть. Шантажисты и хулиганы могли остановить на улице любого мужчину или мальчика, казавшегося им похожим на еврея, и приказывали снять штаны для проверки, часто с садистскими последствиями. Разумеется, среди беспризорников найдется хотя бы несколько еврейских детей. Самые отчаянные из детей в гетто, рискуя жизнью, перелезали через стену, надеясь, что смогут выпросить или выменять еды, чтобы прокормить себя и свою семью. Но женщины никак не ожидали, что из привезенных в тот день детей окажутся евреями почти половина. Опечаленное лицо Яги красноречиво говорило об одном: это конец.

Дети в грузовиках продолжали прибывать весь день, и, когда внезапно, без предупреждения, сюда нагрянула немецкая полиция для «наблюдения» за обработкой первых прибывших, Ирена и Яга обменялись отчаянными взглядами. Яга, жестом показывая на заднюю дверь, приглаживала платье, стараясь спокойно встретить вошедших. Ирена быстро кивнула. Двум маленьким мальчикам тут же помогли исчезнуть через служебный выход. Яга встретила приехавших с улыбкой и уверениями, что все в порядке. Увези их в дом к моим родителям, – успела она шепнуть Ирене, прежде чем отвернуться.

– Ты уверена?

Яга пожала плечами, словно говоря: А у тебя есть другая идея?

Двое испуганных детей, оставшихся без семьи, вошли ночью в дом на Лекарской улице, где Яга жила вместе со своими родителями, Марианом и Селиной; своей сестрой Вандой; ее мужем Янушем; и их маленькой дочерью Ханной123. Это была неслыханная дерзость. Дом Яги находился по соседству с немецким военным госпиталем и медицинским корпусом фольксдойче — на улице, днем и ночью кишевшей часовыми.

Но они не могли забрать домой всех детей. Никто из них не стал бы так рисковать. Когда поток прибывающих грузовиков иссяк, в последнем из них оказалось тридцать два определенно еврейских ребенка. И что с ними делать? Вернуть немцам? Это даже не обсуждалось. Следует ли им сказать Яну правду? Именно к этому все и идет, – мрачно поняла Ирена. Яга, казалось, была уверена, что у Яна – доброе сердце и он примет правильное решение, но Ирена все еще медлила. Она знала, что ее подруга не разделяет ее подозрений.

А что им еще оставалось делать? Нужно было найти для детей безопасные места, где они могли исчезнуть, и помочь в этом мог только Ян. Тридцать два ребенка в оккупированном городе не выведешь просто так через заднюю дверь. Достать в одно мгновение такое количество поддельных кенкарт (Kennkarte) – выдаваемых немцами основных удостоверений личности – тоже было невозможно. Спасти этих детей можно было лишь неофициально и в любом случае только при помощи Яна и при условии его молчания. Другого выхода не было. Они расскажут обо всем Яну, точнее, расскажет Яга.

Яну стало не по себе, когда он понял, о чем его просят. С одной стороны, Яга ему очень нравилась и он хотел помочь ей. С другой – он прекрасно понимал, что случится, если детей найдут немцы. В раздражении он подумал про себя, что не нуждается в объяснениях Ирены. И так ясно, что детей убьют. Наказанием за побег из гетто была смертная казнь, а эти дети были найдены на «арийской» стороне города. Да, он знал это. Но казнь грозила и всем, кто попытался бы помочь им скрыться124. Поэтому этот замысел, по мнению Яна, был крайне безрассудным.

В конце концов именно Ян должен был принять окончательное решение. Именно ему отдал приказ начальник полиции, и с него он потребует отчета. Если бы речь шла об одном-двух детях, то еще можно было рискнуть. Но не тогда, когда их было так много. Неужели женщины этого не понимают? Он надеялся, что хотя бы Яга осознает всю степень грозящей им опасности. Он не желал допустить запретную передачу в приюты тридцати двух обреченных сирот, в то время как немцы назначили его ответственным за эту операцию. Не хотел Ян просить и директоров приютов – старых друзей отца и своей семьи – принять так много детей без «арийских» документов.

Позвонив, он сказал немецкому инспектору правду. Да, здесь были еврейские дети. Несколько десятков. Когда он положил трубку, легко было понять, почему руки у Яна дрожали. Этот немец был выродком даже по нацистским меркам. Он мог прийти и просто расстрелять их всех на месте. Но Ян сделал все, что мог. Теоретически они могли договориться. Естественно, стоить это будет недешево – в случае с немцами бесплатно ничего не бывает, – но об этом он даже не упоминал. В запасе у Яна было двадцать четыре часа. Он потянет за кое-какие ниточки и позвонит «старому доктору». Он уже знал, что Ирена скоро будет в ярости. И было от чего: им придется тайком переправить детей обратно в гетто.