— Я думал, ты им молишься, — сказал он, поднимая на меня свои непостижимые синие глаза, совсем дикие в зеленоватом свете перстня. — А ты с ними ругаешься, оказывается. С сурком на горе тоже поцапалась, да? Приходишь снять стресс, оборать того, кто не может ответить?

С сурком я не ругалась, но мне не хотелось объяснять это Тилвасу.

— Заткнись, — только и бросила я ему.

— Я их тоже не люблю, если хочешь знать. Богов-хранителей. Им слишком легко все досталось — и вечная молодость, и могущество, и красивые тела.

— Мне плевать, Талвани.

— Было бы плевать, ты бы эту тему не поднимала.

— На твое мнение мне плевать.

— Вот как.

М-да, получилось и впрямь грубее, чем я рассчитывала.

Тилвас наклонил голову набок, задумчиво всматриваясь мне в глаза. Многовато у нас гляделок для одного вечера. Так и привыкнуть можно.

— Короче, знаешь, — проговорил Талвани наконец. — У всех нас есть свои болезненные наросты на этой странной мышце под названием сердце. И иногда они такие здоровенные, что мешают дышать. Это ужасно и нормально одновременно: дурацкий побочный эффект бытия человеком. Захочешь поговорить — я готов. Где еще делиться тайнами, как не глубоко под землей?

— Нигде, Талвани. Тайны на то и тайны, что ими делиться не надо.

Он закатил глаза.

— Ты слишком сурова, Джерри. Ладно. Тогда вот что скажу: боги-хранители пусть катятся к праховой бабушке: тем более, тут недалеко, — он многозначительно оглядел склепы вокруг нас. — Но что касается рёххов: давай ты хотя бы с лисицей-пэйярту грызться не будешь, когда мы спустимся, м?

— Не буду. Просто сопру фигурку и все, — пообещала я.

***

Святилище пэйярту располагалось на третьем, нижнем этаже склепа.

Все захоронение Льовезов было наполнено тишиной, но тут, в царстве самых старых мертвых, эта тишина едва ли не вибрировала от толщи веков, давящих на нее из какого-то внешнего, пятого измерения.

Мы с Тилвасом осторожно шли по дому усопших. Артефактор с интересом оглядывался, хотя в темноте немногое можно было разобрать, а я старательно прощупывала путь перед нами железным прутом, выломанным из одного захоронения.

Гробницы и ловушки часто ходят рука об руку, причем в случае частных захоронений это скорее традиция, чем реальная необходимость. Однако традиция, исполняемая со всем тщанием…. И мне совсем не хотелось, чтобы мне сейчас снесли голову какой-нибудь мимо-пролетающей секирой.

— Кстати, а почему тебе нужен именно этот пэйярту? Что в нем такого особенного? — полюбопытствовала я, когда мой прутик все-таки наткнулся на едва заметную натянутую леску, и теперь я сидела у стены, разоружая капкан.

Крючок за крючком, осторо-о-о-ожненько.

Тилвас терпеливо ждал рядом.

— Говорят, в местную статуэтку вплавлен коготь самого Белого Лиса, — отозвался он.

Я утерла пот со лба — ловушка выматывала — и строго наставила на аристократа отмычку:

— В смысле —  «вплавлен коготь»?

— В прямом смысле, то есть магическом. Оторвали у зверюшки коготок, изверги, и заключили в статуэтку.

— Но ведь духи природы —  бесплотны и неощутимы. А что еще вероятнее, являются просто очередным умозрительными концептом, которые наши предки изобрели, чтобы объяснять мир.

— Так. Для начала про бесплотность: слово «магия» тебе знакомо?.. Оно позволяет манипулировать объектами на разных энергетических уровнях, если вдруг ты каким-то образом прогуляла всю среднюю школу, где это изучали. А что касается рёххов: уж поверь специалисту по духам — они существуют, — фыркнул Тилвас.

— Доказательства, пожалуйста?

— Есть люди, которые могут с ними взаимодействовать.

— Люди в легендах, ты имеешь ввиду? Выдуманные персонажи?

В древних сказаниях действительно почти всегда обязательно вставляют героя-человека с суперспособностью осязать рёххов, и такой бедолага тянет на себе весь драматический конфликт. Потому что иначе авторам было бы сложно возбудить интерес публики к своим детищам: нужно иметь в тексте хоть что-то родное и близкое, что перекидывает мостик от таинственных духов к обычным людям...

Да, безусловно, у сильных рёххов есть свои «понятные» черты и характеристики. Например, альбатрос эндольф славится тем, что никогда не забывает лица. Честному слову лисички пэйярту всегда можно верить. Змея сайнаджо в легендах предпочитает находиться рядом с людьми: следить за ними, интересоваться ими, вести эдакий дневничок наблюдений за смертными.

Но все же хочется кому-то сочувствовать, и в этом плане хотя бы один герой-человек — хорошая находка. Поэтому древние авторы и клёпали персонажей, которые умели и с духами пообщаться, и корову с утра подоить. Эдакая кость перемирия между привычным и странным.

Но одно дело сказки, другое — реальность. В реальности рёххов почувствовать невозможно.

Впрочем, Талвани так не считал.

— Не все, о чем не принято болтать, — выдумка, — пожал плечами он. — Некоторые вещи выгоднее скрывать от широких масс населения.

— Это я-то широкая масса?

— Как минимум, ты эгоцентрик, который все меряет по себе, — расхохотался Тилвас.

— Ну-ну. Так, ладно, и зачем тебе статуэтка с коготком?

— Как я уже сказал, это один из компонентов, которые нужны мне для запланированного ритуала.

Я обратила внимание, что на этих словах артефактор непроизвольно коснулся амулета на своей груди.

— Что за ритуал? Он связан с тем, что ты хочешь избавиться от медальона?

Рука Тилваса тотчас метнулась в карман, будто пойманная на горячем. Аристократ устало вздохнул и опустился рядом со мной на корточки.

— Джеремия, — проникновенно проговорил он, — а тебе никогда не говорили, что ты дико приставучая девица?

Я вскинула брови, с ехидцей на него покосившись, и резко дернула за последний крючочек капкана. Тотчас из стены в каких-то десяти сантиметрах от нас выдвинулся и прошил весь коридор насквозь длинный игольчатый бур.

Я надеялась, что Талвани завизжит, как девчонка. Но он лишь продолжал внимательно смотреть на меня, даже не шелохнувшись. Все его лицо выражало то ли лукавство, то ли благорасположение — так сходу и не поймешь.

— Нет, не говорили, — выпрямилась я. — Сочту за комплимент.

Мы пошли дальше.

Впереди нас ждало еще несколько ловушек. Одна из них оказалась до безобразия сложной: нужно было взломать ряд замков, чтобы нейтрализовать ее, и у меня никак не получалось справиться с одним из них.

— На, скушай яичко, успокойся, — аристократ, сидевший на полу склепа, вдруг протянул мне на ладони пару перепелиных яиц.