— Никуда я не бегал! — оправдываясь, рычит парень. — Это я случайно… К коню подошел, а Гнедко мне головой мотнул, удилами зацепил… — наконец-то нашелся парень, а глаза объясняюще смотрят на Наташу: «Врут все!»

Стараясь казаться равнодушной, девушка холодно посмотрела на ребят:

— А мне-то что? Бегал или нет, это его дело! — и, уже не подумав, добавила: — У него своя жизнь. У меня своя… Мне Ванька, что шло, что ехало!

Скорее всего, последнее пояснение девушка тоже хотела перевести в шутку, однако юноша воспринял это всерьез.

— Шло и ехало? Так, значит? — посмотрев обиженно на подругу, воскликнул парень. — Все ясно, — и еще намного громче, чтобы было слышно далеко: — Теперь мне все ясно! — и хрястнул лопатой так, что сломался березовый черенок.

Наташа — ни жива, ни мертва, поняла, что сказала недопустимое. Рядом подруги, виновницы ссоры, потупили головы: мы не хотели! Василий облокотился о стояк колоды: вот и договорились… пошутили.

— Ты куда? — спросил он вслед уходящему в тайгу Ивану.

— Черенок вырубать! — зло бросил через плечо парень. — Видишь, лопата сломалась?

Наташа побежала в другую сторону, закрыла лицо ладошками, чтобы никто не видел ее слез. Оля и Маша поспешили за ней, успокаивать. Василий и Тишка Косолапов остались одни.

— Вот те, Тишка, и репа на Крещение выросла! — заломил грязной пятерней волосы на затылок Василий. — Все работнички разбежались! Кто же теперь пахать будет?

— Дык, давай, Василий Григорьевич, я уж на царапках постою, — отозвался спокойный, всегда безотказный Тихон. — Все одно у меня место для породы есть. А они, — чисто, с добротой в глазах улыбнулся, — придут скоро, помирятся! Нет мира без ссоры! Вот мы с моей Лукерьей ужасть, как ругаемся! А все она на меня клыки точит, говорит, немощный я, ребятенка зачать не могу. А уж как зачать-то? — развел руками рассказчик. — Уж я и так, и эдак, и все ночи напролет не сплю, стараюсь, но не получается, и все тут. Надо к Петричихе сегодня сходить, может, поможет мне… Токо ты уж, Васька, никому, — осмотревшись вокруг, таинственно попросил Тихон. — А то ить, сам понимашь, засмеют…

Василий, подкуривая трубочку, усмехается. Несмотря на большую семейную тайну, про ситуацию бездетной семьи Косолаповых знают на всех приисках. Не потому, что открытый душой, ясный, как месяц, Тишка оказался хорошим семьянином, предан душой и телом взбалмошной, не в меру разговорчивой Лукерье. А оттого, что сама супруга имеет метровый язык, сваливая всю вину на нерадивого мужа. Она и прозвище ему подобрала такое, что язык повернется сказать при отвратительном настроении — Рохля. В понятии Лушки это равносильно тому, как обозвать полным дураком, неумехой, лентяем. Однако слишком длинные волосы женщины — прямая противоположность клеткам головного мозга. Не видит зряшная баба души своего мужа, покладистого, доброго характера. Она всегда и везде права! В том, что у них нет детей, женщина винит только Тишку. А то, что она когда-то, еще до совместной жизни, тайно посещала черную повитуху, так это в прошлом, не в счет. Тот, кого запрягли и нагрузили, будет везти до тех пор, пока ноги не подломятся.

Мужики приостановили работу, присели на короткий перекур. Непредсказуемая ссора принесла короткие минуты отдыха. Никого, кроме них, на колоде нет. Девчонки в тайге притаились. Иван за соковьем ушел. Погонщики лошадей потерялись с волоками: песок кончился, колода простаивает. Где-то там, на карьерах, едва слышны голоса людей, лают собаки. Но от колоды до разработки метров двести, из-за шума воды ничего не слышно.

Василий набил трубочку табаком, подкурил от тлеющего в стороне костра, подживил огонь, сел около Тихона:

— Что-то тихо… — затянувшись пару раз, оглядываясь по сторонам, удивленно заметил он. — Странно, будто что-то случилось.

— Да, и то верно, — поддержал напарник, втягивая шею. — Где эти коногоны? Земля кончилась.

Прошло еще какое-то время. Из леса вышли девчата, пряча глаза, стали умываться. С другой стороны тайги, грубо продираясь напролом сквозь пихтач, вывалился Иван со свежим вырубленным соковьем для лопаты. Не говоря ни слова, повернувшись спиной, он молча стал ошкуривать палку. Василий, искоса поглядывая на парня, негромко бросил Тишке:

— Эх, молодежь… Ничего, помирятся!

Еще посидели, ожидая коногонов, но безрезультатно. Теряясь в догадках по поводу несвоевременной задержки, теперь уже все заволновались:

— Да что же это они? Ныне каждая минута простоя дорога!

Наконец-то среди деревьев появились собаки. За ними, трудно не узнать, разлюбезная супруга Тихона, Лукерья. Остановившись на расстоянии, проверяя голос на высокий тон, подперев руки в бока, зряшная женщина закричала:

— Ну и что ты там сидишь, олух Царя Небесного?! Все там, а ты тутака!

Каждый понял, к кому были обращены эти слова, однако причина, по которой опять провинился муж, неизвестна. Муж находился на своем рабочем месте, а она покрывала его неуместной бранью, как будто он прятался в кустах.

— А где мне быть-то? — хлопая глазами, развел руками Тишка.

— Так там, где все! Неужели не понятно, что сейчас собрание будет?

— Какое такое собрание? — теперь уже удивились все.

— Так, власти прибыли, срочно всех собирают, речь говорить будут!

Обстановка стала проясняться. Оказывается, Лукерью отправили позвать тех, кто работал на колоде. А недовольная разнарядкой баба, считая, что все интересное пройдет мимо ее ушей, выместила свой гнев на том, кого всегда считала крайним и виноватым.

— А я откель знаю? — бросая лопату, обиженно отозвался Тихон. — Так бы и сказала — собрание! Что тайгу пугать?

Но баба его уже не слышала, убежала назад в поселение, где развивались события. За ней первыми пошли девчата. Потом горе-муж с опущенным взглядом, считая себя виноватым. За ним, повторяя шаги, Василий:

— Эх, Тишка! Долгой тебе жизнь с Лушкой покажется!

Иван замыкал шествие. Во время пути Наташа отстала от подруг, пошла медленнее, сравнялась с Иваном. Глубоко вздыхая, девушка выказывала свою вину, но не могла подобрать слов для объяснения. В это время обиженный парень, хмуро насупив брови, быстро прошел мимо нее.

На поселении у домов шумное оживление. Мужики гудят пчелиным роем. Женщины, прикладывая к лицам ладошки, переглядываясь испуганными взглядами, негромко охают. Дети и подростки, сбившись в одну кучу в стороне, со страхом смотрят на взрослых.

В центре внимания, во главе длинного летнего стола, трое военных в форме. Рядом с ними незнакомые мужики, вероятно, старатели. Приглядевшись внимательно, Иван узнал двоих. Петр Меланьин и Фома Собакин работали на соседнем прииске, неподалеку, выше по речке. Остальные пятеро, вероятно, являлись представителями других, отдаленных приисков. Трое военных в форме оказались теми лицами, с которыми он встречался позапрошлой ночью на Колбе.

В противоположность людям тайги, у военных был строгий вид, гладковыбритые лица, чистая, опрятная одежда. Старатель уделяет мало внимания своей внешности. Всегда грязные, в заношенных одеждах, косматые, небритые, они игнорируют чистоту. На то есть причины. Тяжелый физический труд, постоянная нехватка времени объясняют внешний вид работяги. Единственная отдушина цивилизации, баня, не дает полного контроля гигиены. Зато по окончании сезонных работ происходит прямо Зазеркалье! Любой, самый замызганный, старатель превращается в чистюлю. Здесь тебе и новые, малиновые шаровары, кожаные сапоги, сатиновая рубаха-косоворотка, лайковый, длиннополый пиджак, высокий, с лакированным козырьком картуз, сто граммов дорогого одеколона и пышная, расчесанная тонкозубой расческой, борода. Подобный вид сразу выдает в представителе золотопромышленного старания настоящего бергало! Сейчас же с серыми, загоревшими лицами, крючковатыми, мозолистыми руками мужики были далеко не опрятны. Но это не вызывало у представителей власти надменного обращения к промышленникам.