В то же время мне было бы куда приятнее, если бы он одарил меня не столь мрачным взглядом. Дело даже не в том, что он снова смотрел на меня с подозрением, — нет, во взгляде его я ощутила нечто, не поддающееся определению, от чего мне сразу стало не по себе. Скажем так: доверия я была напрочь лишена. Я вновь стала чужой, посторонней.

Интересно, подумала я, о чем же они с Марком говорили?

Марка я нашла сидящим в глубине уступа; привалившись спиной к скале, он не сводил пристального взгляда с открытого склона. Когда я заговорила, он вздрогнул и обернулся.

— Вот термос, — сказала я. — Ламбис говорит, в нем суп. Бери кружку, а я обойдусь крышкой от термоса. Давай быстрее, слышишь? А потом я снова разожгу костер — для кофе.

Я ожидала от него бурных возражений, но их не последовало. Он молча взял у меня термос. Замявшись, я добавила:

— Я… мне очень жаль, что Ламбис принес малоутешительные вести.

Крышка термоса прилипла и никак не хотела открываться. Он с силой крутанул ее здоровой рукой, и она поддалась.

— Что ж, ни на что другое я и не рассчитывал. — Он поднял глаза, но у меня сложилось впечатление, что он не совсем четко меня видит. — Не беспокойся, Никола. — Он заставил себя улыбнуться. — На сегодня с нас и так достаточно волнений. Давай-ка сначала поедим, а?

Я оставила его разливать суп, а сама поспешила в расселину, чтобы разжечь костер.

Это было чудесное пиршество! Сначала мы съели суп, потом расправились с ветчиной, соорудив из нее и печенья сэндвичи, затем принялись за пирожные с фруктами и шоколад и наконец выпили кофе, горячий, просто обжигающий, со сладкой сгущенкой. Изголодавшись, я жадно набрасывалась на еду; Ламбис, перекусивший на борту яхты, ел очень мало, а Марк, утолив первый голод, продолжал есть с видимым усилием, но держался молодцом. Когда в конце концов он уселся, баюкая в руках полупустую кружку с кофе, словно бережно храня остатки его тепла, я подумала, что вид у него стал гораздо лучше.

Когда я об этом сказала, он, кажется, вздрогнул, будто вырвавшись из плена собственных мыслей.

— Ну да, конечно, мне лучше, и все благодаря тебе и Ламбису. И теперь нам пора поговорить о том, что делать дальше.

Ламбис не проронил ни звука. Я ждала. Марк дунул на облачко дыма и смотрел, как оно постепенно растворяется в прозрачном воздухе.

— Ламбис говорит: этот человек почти наверняка шел в Агиос-Георгиос, а поскольку это ближе всего, вполне логично предположить, что вся компания, кем бы они ни были, — оттуда. Это одновременно и упрощает, и усложняет дело. То есть хоть мы и знаем теперь, откуда следует начать поиски, но совершенно очевидно, что мы не сможем обратиться туда за помощью официально. — Он бросил на меня быстрый взгляд, словно ожидая возражений, но я промолчала. Он продолжал: — И все равно ясно как день, что прежде всего нам надо каким-то образом туда добраться и заняться поисками моего брата. Я не настолько глуп, чтобы думать… — в голосе его прорвалась нотка отчаяния, — что сам смогу многое сделать, но даже если у меня не получится, туда пойдет Ламбис.

Ламбис ничего не ответил, казалось, он едва слушает. Я вдруг поняла: все, что следовало сказать, уже было сказано между этими двумя мужчинами. Пока я ходила за продуктами, военный совет уже состоялся и принял свои первые решения. И кажется, я догадывалась, что это были за решения.

— И конечно же, — ровным голосом продолжал Марк, не глядя на меня, — туда пойдет Никола.

Что ж, я была права. Первый приказ военного совета гласил: «Женщин и гражданских лиц убрать с дороги; кампания начинается».

Теперь он обращался прямо ко мне:

— Твоя кузина приезжает сегодня? Значит, ты должна быть там, иначе возникнет масса вопросов. Пожалуй, тебе следует спуститься в гостиницу и зарегистрироваться там… — он мельком глянул на часы, — скажем, к ланчу. И тогда можешь… в общем, забыть обо всем этом и наслаждаться отпуском, столь грубо прерванным Ламбисом.

Я изучающе смотрела на него. Ну вот, приехали, подумала я; все то же самое — дружелюбная улыбка, за которой прячется тревога, упрямо поджатые губы; всей своей манерой держаться — осторожной и подозрительной — он словно давал мне понять: «Спасибо тебе большое, а теперь уходи, пожалуйста, и держись отсюда подальше».

— Ну разумеется, — сказала я и, подтянув к себе холщовую сумку, принялась как попало укладывать в нее свои вещи.

Он был совершенно прав, и я это знала; в любом случае я больше ничем не могла помочь. Раз Франсис сегодня приезжает, мне придется выметаться и держаться отсюда подальше. Более того — уж перед самой собой я могла быть совершенно честной, — мне отнюдь не хотелось снова пережить нечто подобное тому, что пришлось испытать прошлой ночью и сегодня, — неимоверное напряжение, неудобства и мгновения дикого страха. И я не была готова к тому, чтобы кто-то чувствовал себя ответственным за меня — чего, безусловно, следовало ожидать от Марка, едва тот встанет на ноги, — а уж тем более не хотела, чтобы меня считали обузой.

А посему я довольно-таки натянуто улыбнулась ему и запихала вещи в свою сумку.

— Я тебе очень признателен. — В улыбке, которой он одарил меня, сквозило явное облегчение. — Ты такая замечательная, и мне нет нужды говорить тебе, как ты мне помогла; я не хотел бы показаться сейчас грубым и неблагодарным после всего, что ты сделала, но… в общем, ты уже сама видишь, что происходит, так что я обязан сделать все возможное, чтобы оградить тебя от этого.

— Все в порядке, не беспокойся. Вообще-то я отъявленная трусиха, и пережитых здесь волнений мне хватит на всю оставшуюся жизнь. Я не собираюсь становиться вам обузой. Доберусь поскорей до гостиницы — и духу моего здесь больше не будет.

— Надеюсь, твой багаж там, где ты его оставила. А если нет, придется тебе придумать какую-нибудь оправдательную историю. Так, дай-ка сообразить…

— Сплету какую-нибудь байку, которую они не смогут опровергнуть до моего отъезда. Господи, не хватало тебе еще и об этом беспокоиться. Это мое дело.

Если он и заметил шпильку, то не подал вида. Просто сидел и мял в руках потухший окурок, хмуро уставившись на него и вновь погрузившись в свои мрачные мысли.

— Вот еще что, Никола, и это очень важно. Если ты вдруг увидишь Ламбиса — или даже меня — в деревне или еще где-нибудь, запомни: ты нас не знаешь.

— Ну разумеется.

— Я должен был сказать тебе об этом.

— Ладно. — Я замялась. — Но вы-то сообщите мне как-нибудь… когда-нибудь, как у вас дела? Я ведь буду волноваться, разве не понятно?

— Само собой. В Британском посольстве в Афинах тебя можно будет найти?

Ламбис резко вскинул глаза.

— В Британском посольстве?

— Да. — Марк вперил в него свой теперь уже такой знакомый отстраненный взгляд. — Она там работает. — И тут же, обращаясь ко мне: — Я смогу тебя там найти?