Это случилось внезапно. Однажды ночью Акатош проснулся от страшных судорог. Его тело сводила боль, а в груди ощущалась страшная пустота. Хен сидела рядом с ним, ласково гладила его по волосам, а по ее щекам катились слезы. В ее руке полыхал живой огонь. Он вспыхивал и тут же пугливо съеживался – кокон воды не позволял ему вырваться.

– Зачем? – спросил Акатош, мгновенно поняв, что в руках Хен его огонь, его суть.

– Прости, любимый. Так надо, – сказала тогда Хен, пряча глаза.

А после погрузила сопротивляющийся, страдающий сгусток пламени в свою грудь…

Тогда Акатош впервые узнал, что такое страх. Не за себя, за нее. Он любил ее и тогда, и даже сейчас, несмотря на века заточения. Он простил бы ей все, пошел бы за ней куда угодно, но она не дала ему и шанса…

Акатошу даже после поступка Хен доставало сил оставаться богом. Сила кипела в венах, но и она в морской глубине иссякала, не находя, от чего ей питаться.

Поэтому сильный первородный архей их детей, который подарила ему иномирянка, спас его, вытащил наружу и сгорел, истаял, не оставив и следа.

Но жить надо. Надо вернуть хотя бы часть силы, часть своей сущности, и тогда он сможет помочь и Каспаде, и Хен. И даже иномирной душе, которая оказалась здесь не по своей воле.

Акатош встал. Головная боль сосредоточилась в висках, но быстро растаяла, стоило только начать двигаться. Придется привыкать к своему новому положению, но это ничего. Он справится.

В дверь тихонько постучали. Скрипнула белая мраморная створка.

– Вас ждут внизу, – пугливо пробормотала морская ведьма. Акатош тут же вспомнил ее – ее звали Иола, и она была пятой дочерью Каспады. Она даже ползать боялась и громко ревела от страха, когда на ее личико случайно падал лепесток островной гинации, которая цвела по всему побережью. Славные были времена…

– Хорошо, Иола, сейчас спущусь, – спокойно ответил Акатош и чуть не ударил себя по лбу: девчонка не на шутку испугалась. Конечно, Акатоша она тоже не помнила, как и все остальные ведьмы, в этом бог не сомневался. Хен, разгоряченная чуждым ей огнем, шла к цели напрямик, не считаясь ни с чем, даже с памятью малышек.

Испуганная ведьма убежала, и Акатошу пришлось самостоятельно спускаться по белой гладкой лестнице. Правда, найти комнату, в которой его ждали, было несложно: оттуда тянуло запахами еды. Акатош нахмурился: живот выдал громкие жалобные рулады и тут же заболел. Будучи богом, Акатош не нуждался в еде, предпочитая питаться по настроению, а не по обходимости. Теперь все, видимо, изменилось. Тяжело вздохнув, Акатош зашел в просторную столовую, где за накрытым столом его ждали все десять морских ведьм, иномирянка и два оборотня.

***

Все снова стало относительно хорошо. Меня переодели, и я наотрез отказалась от длинных платьев морских ведьм, выбрав штаны, удобные чешки и свободную рубашку на завязках. Одежда с чужого плеча мне подошла, хоть и не была комфортной. Как же вы далеко, о, мои кроссовки с удобными стельками, декоративная косметика и родная зубная щетка!

Оборотень, пользуясь сумятицей, ускользнул к своей новой обоже, пообещав явиться как можно быстрее.

Отношение морских ведьм ко мне переменилось, видимо, Кадма накрутила всем хвоста. Даже Олия не шипела, предпочитая делать вид, что меня не существует.

В толкотне, спорах, вспыхивающих шепотом тут и там, наступил вечер. Вернулся довольный оборотень, насвистывая что-то себе под нос. С ним пришел Крам. В таком составе мы расселись за праздничным столом в столовке морских ведьм и приготовились ждать главное действующее лицо.

Акатош зашел в зал, и разговоры тут же стихли. Красивый он, прям до страстного томления в груди. Его бы нам в труппу – мы бы всех рвали! Все демонические роли были бы его, гарантированно!

– Пожалуйста, проходи. Садись сюда, – улыбнулась ему Кадма. Она встала, стянув с колен салфетку из тонкого кружева, приглашающе махнула рукой.

Акатош послушался. Он шел медленно, очень осторожно, и меня не покидало ощущение, что он сейчас упадет. Но обошлось.

Зазвенели бокалы, застучали приборы по тарелкам. Я тоже сосредоточилась на еде – уже и забыла, когда ела в последний раз.

Акатош, видимо, тоже. Потому что он мел все, что стояло поблизости. Явно сдерживаясь, чтобы есть по-человечески, а не набрасываться на еду с голодным урчанием. Куча еды на его блюде росла: белые пшеничные лепешки, свежие овощи, рыба и глянцевые соусы, и мясо, и горсть ягод, и…

Я знала такой голод. Более того, в мои подростковые годы я совершенно не могла терпеть – есть хотелось постоянно. Самое мучительное – когда идешь в поход на много километров, да по настоящему лесу, а не по ровной тропинке, тащишь на плечах рюкзак с тушенкой и гречкой и чуть не рыдаешь, как хочешь его распотрошить прямо сейчас. Идешь час, два, три. Короткий перерыв, компас, карты, и снова – час, два, три… Кажется уже, что зубами вскроешь консервную банку и с утробным рычанием опустошишь ее за две секунды, но… Несешь и несешь. И вот вечер. Костер. От запахов варящейся походной каши жрешь кору и с нехорошим интересом поглядываешь на жирненьких насекомых, но в конце концов протягиваешь миску дрожащими руками, быстро дуешь на горячую еду, потому что язык уже обожжен от первой пробы. Но все равно ешь, обжигаясь, урчишь в миску и жадно смотришь на общий котелок. Своя порция исчезла, как и не было, не подарив насыщения. Зато есть хлеб. Много хлеба. И кетчуп. И кто-то взял с собой соленые огурцы. И кусок жира из банки с тушенкой… Полная миска еды – это ли не счастье?

Вот и Акатош думал, что счастье. Я же вижу. Ему все ж таки не несколько часов поголодать пришлось.

Постепенно напряжение за столом таяло. Негромко о чем-то переговаривался Крам с сидящей рядом морской ведьмой, Игор цедил водичку и недовольно морщился, грустным шепотом рассказывая мне, как он скучает по винишку. Я хихикнула и поддержала.

Периодически ловила на себе недовольный взгляд Олии, но мне было пофиг. Видимо, это ей не пришлось по нраву, потому что она неожиданно заговорила:

– Я все же не понимаю, что она здесь делает она и оборотни? Это наше дело. Пусть уйдут.

Кадма нахмурилась, открыла было рот, но Акатош ее опередил:

– Женечка спасла меня, а я спасу Каспаду и Хен.

– Да-а? С чего бы тебе их спасать?

Фу, а голос-то какой противный!

Акатош пожал плечами, с сожалением взглянул на тарелку с едой и отложил приборы.

***

Акатош знал, что рассказывать ему придется все, ничего не утаивая. И он этого не хотел. Не хотел винить Хен. Он бы предпочел, чтобы в памяти внучек она осталась прекрасной и величественной морской богиней, но… Если он хочет помочь, то придется рассказывать все.

Воцарилась тишина. Было слышно, как в воде, которая покрывала пол, плещутся рыбки. Внимание, направленное на Акатоша, ощущалось почти физически.