– Какую еще гостиницу? Сдавать кровь на экспертизу! Надеюсь, образцы тканей тела неизвестной девушки уже готовы?

– Н-не знаю, – замялся Раманаускас, не ожидавший такого напора. – Наверное.

– Так проверьте! И если не готовы, то пусть этим займутся, пока мы в пути. Я хочу как можно быстрее приступить к поискам моей дочери. Ну, где машина? Поехали!

Уверенность матери невольно передалась и Славе. В конце концов, а почему нет? Откуда такая уверенность в том, что та обугленная жуть имеет отношение к его сестре? Ведь он сам все время рассуждал о нестыковках, нелогичности случившегося. Вся предварительная работа велась именно для того, чтобы привезти Вику в Екатеринбург, а не убить ее тут. Убить можно и в Берлине, гораздо дешевле станет.

В душе начал постепенно разгораться робкий огонек надежды.

И в этот момент в кармане Раманаускаса зазвонил телефон.

– Да, слушаю, – вполголоса ответил он. – Что?! Но… Как это могло произойти?! Что значит – пьяный санитар напутал? Да вы понимаете, что натворили?! С-скоты.

Он нажал кнопку отбоя и, сморщившись, словно от зубной боли, повернулся к Демидовым:

– Экспертизы не будет.

– То есть? – нахмурилась Александра.

– Пьяный санитар по ошибке отправил все обгоревшие останки в печь. Перепутал с неопознанными и невостребованными телами.

– Что-о-о?!!

Сознание, вереща и упираясь, категорически отказывалось возвращаться в дикую, невозможную реальность. И вспоминать ничего не хотело, лихорадочно пытаясь разыскать в подвале мину амнезии. Чтобы заложить ее в темпе на пути к реальности и – бабах! И всем воспоминаниям придет полный трындец.

Но поискам отчаянно мешала жуткая головная боль, игравшая «Полет валькирии» на обнаженных нервах.

Боль была первой, встретившей Вику у трапа реальности. Все остальное робко и нерешительно, буквально на цыпочках, плелось в хвосте боли.

Зато остальное было вполне мирным. И даже приятным.

Тишина, нарушаемая лишь щебетом птиц. Запах чистого, свежеотглаженного постельного белья. Аромат сдобных булочек и кофе…

Она что, дома?! И сейчас в дверь постучат, и нарочито ворчливый голос добродушной и искренне привязанной к хозяйке Матильды позовет: «Фрейлейн Викхен, пора вставать! А то плюшки с корицей остынут, а к кофе лучше всего идут именно теплые булочки! И получается, что я напрасно поднялась в шесть утра, чтобы порадовать Викхен свежей выпечкой…»

И… в дверь действительно постучали! Значит, все, что кровавой занозой саднило в памяти, – всего лишь сон? Нет, скорее всего, – бред, навеянный травмой головы. Вероятно, она, Вика, упала и очень сильно ударилась, вот и привиделась такая дикость.

Да уж, оказывается, в ее подсознании прячутся совершенно жуткие монстры, один Виталька Портнов чего стоит! А Фридрих фон Клотц, появившийся в самом конце бреда?! Вика была абсолютно уверена, что смогла вытравить образ этого типа из своей памяти раз и навсегда, забыть его, как страшный сон. Вместе с сообщником его, Викиным папашкой, оказавшимся редкой сволочью.

И вот – нате вам! Стоило повредить голову, и дражайший Фрицци немедленно явился в бред, да еще и благородным рыцарем в сияющих доспехах, спасшим несчастную девушку из лап мерзкого урода!

Ну и шуточки у тебя, подсознание!

Вика еще раз втянула носом аромат плюшек и открыла наконец глаза, одновременно откликнувшись на стук в дверь:

– Да, Матти, я уже проснулась! Сейчас спущусь, я…

Дыхание и вместе с ним голос исчезли, замерев в ступоре. А сознание, мрачно пробурчав: «А надо было все же мину амнезии поискать», – сняло с себя всю ответственность за происходящее, оставив лишь функцию трансляции.

И равнодушно транслировало изображение НЕЗНАКОМОЙ комнаты. Довольно просторная, оклеенная светлыми обоями, со вкусом обустроенная изящным мебельным гарнитуром-спальней, большое окно, за которым виднелись верхушки деревьев. И это были не привычные в городе тополя и клены, нет – там, за окном, толпились в довольно тесном хороводе высоченные ели и сосны!

А само окно…

Оно было забрано решеткой. Искусно выкованной в виде переплетения веток и виноградной лозы, но именно решеткой. Тюремной решеткой.

И голос, ответивший на реплику Вики, принадлежал не домработнице Матильде…

Но и незнакомым, в отличие от комнаты, он не был.

А вот логическим продолжением бреда был. А значит, все, что пульсировало гнойным нарывом в памяти, тоже было. И утконос Виталик, и его издевательства, и супергерой, явившийся так вовремя.

И бархатно журчавший сейчас на немецком языке из-за двери:

– Я не Матти, милая моя Викхен, но я очень рад слышать твой нежный голосок! Надеюсь, ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы разделить со мной завтрак!

Дверной замок щелкнул, и в распахнувшуюся дверь вкатилась сервировочная тележка, обильно заставленная посудой. Кофейник, источавший аромат кофе, плетенка с плюшками, масленка, сливочник, яйцо на подставке, сыр – да много чего еще. Причем посуда была из тончайшего фарфора, дорогая и изящная.

Какая только и может быть у настоящего аристократа, коим и являлся по праву рождения Фридрих фон Клотц, толкавший сейчас эту тележку.

И выглядел он также безупречно: отглаженные брюки, дорогая рубашка, шейный платок, короткие светлые волосы тщательно прилеплены гелем к черепу, гладко выбрит, по-прежнему красив холодной нордической красотой. И даже появившиеся за прошедшие восемь лет морщины не портили мужчину, наоборот, сделали его брутальнее, что ли. А может, загар, которого не было там, в Чехии, превратил изнеженного барона в сильного мужчину с загрубевшими руками и обветренным лицом.

Да, Фридрих фон Клотц всегда был хорош собой, и именно на это он рассчитывал восемь лет назад, собираясь в темпе очаровать едва отпраздновавшую восемнадцатый день рождения девчонку.

И у него почти получилось – Вика действительно влюбилась. Ведь до этого момента ей никогда не оказывал знаки внимания взрослый, причем такой красивый мужчина! Ровесников хватало, парней чуть постарше – тоже, но они все совершенно не умели красиво ухаживать. А Фридрих умел, да еще как! И цветы, и милые презенты, и неожиданные приятные сюрпризы. И обволакивал, обволакивал, обволакивал своим бархатным, чарующим голосом…

Но они слишком торопились тогда, папуля и душка Фрицци. И напортачили. И Вика очень быстро стряхнула с себя паутину очарования, на смену которому пришли презрение и ненависть.

Но Фридрих фон Клотц ведь ушел из ее жизни, навсегда ушел!!!

И вот – мучительное дежавю: снова она заперта в комнате, и снова ее тюремщиком стал этот мужчина. Только за окном не горный пейзаж Чехии, а, судя по всему, уральская тайга.