Еще одна распространенная легенда: Имре Надь – человек Л. П. Берии. Этой версии, похоже, придерживался и Янош Кадар. Неизвестно, правда, насколько искренне, но он говорил об этом М. С. Горбачеву в сентябре 1985 года[106]. Причем если для Кадара мнимая причастность Надя к команде Берии означала только компромат и ничего больше, в современной России названную версию можно связать с новомодной попыткой некоторых историков и особенно публицистов увидеть в деятельности Берии весной – летом 1953 года планы далеко идущих системных реформ, представить его в качестве несостоявшегося реформатора[107]. Причастностью к команде Берии иногда объясняют и провозглашенный правительством И. Надя в Венгрии с лета 1953 года «новый курс» – отказ от форсированной индустриализации, смягчение методов коллективизации, перенесение центра тяжести на производство предметов потребления. Между тем достаточно изучить запись встречи советских и венгерских лидеров в июне 1953 года, чтобы увидеть: фигура И. Надя на пост премьер-министра отнюдь не была навязана Берией вопреки воле других, она не вызывала возражений кого-либо из членов советского руководства[108].

Наконец, в отечественной литературе последних десятилетий (чаще всего в литературе строго определенной идейно-политической ориентации) получила хождение еще одна спорная версия: возвращение на венгерский политический олимп в октябре 1956 года Имре Надя, за которым к этому времени прочно закрепилась репутация «правоуклониста», связывают с уступчивостью А. И. Микояна, не разглядевшего в И. Наде скрытого «врага» и убедившего коллег по Президиуму ЦК КПСС сделать ставку на него[109]. Роль Микояна иногда преувеличивается (хотя при этом пользуются совсем другой оптикой) и в западной литературе – не только в силу привычного для ряда политологических школ стремления выявить в политической элите какой бы то ни было страны своих «ястребов» и «голубей», но и потому, что на отношение к И. Надю механически проецируется особая позиция А. И. Микояна в венгерском вопросе: он был единственным членом Президиума ЦК КПСС, довольно последовательно выступавшим против советского военного вмешательства, что нашло отражение в записях заседаний Президиума ЦК КПСС как за 23 октября, так и за начало ноября 1956 года, многократно публиковавшихся начиная с 1996 года.

Кстати сказать, и венгерский биограф Имре Надя Я. Райнер несколько упрощает, как нам кажется, реальную картину, когда пишет о том, что Микоян предлагал восстановить в партии И. Надя, исключенного из нее в конце 1955 года по обвинению во фракционной деятельности. Ведь какова бы ни была субъективная позиция самого А. И. Микояна, на встрече с лидерами Венгерской партии трудящихся (ВПТ) 13 июля 1956 года он, выступая от имени всего советского руководства, выразил мнение, едва ли дающее простор столь однозначному толкованию: мы «считали и считаем ошибкой исключение из партии Надя Имре, хотя он своим поведением этого заслужил. Если бы Надь остался в рядах партии, он был бы обязан подчиняться партийной дисциплине и выполнять волю партии. Исключив его из ВПТ, товарищи сами себе затруднили борьбу с ним. Следовало бы откровенно заявить Надю, что, борясь с партией, он закрывает себе возможность вернуться в ее ряды. Путь борьбы с партией – это путь, который неизбежно ведет его в тюрьму. Наоборот, если он изменит свое поведение, то он может рассчитывать на восстановление его в рядах партии»[110]. Таким образом, необходимым условием восстановления И. Надя в партии должна была стать, по мнению Микояна, как минимум самокритика с его стороны.

Учитывая обилие мифов и спорных версий, следует признать: перевод на русский язык книги известного венгерского историка Я. Райнера и ее издание к 50-летию венгерских событий 1956 года и 110-летию со дня рождения И. Надя были вполне своевременны[111]. Эта книга позволила отбросить явные мифы, пересмотреть в некоторых случаях недостаточно аргументированные версии, создать в сознании российской читающей публики реальный, полнокровный образ венгерского политика, представить его подлинную роль в событиях более чем полувековой давности. Выход в свет в 1990-е годы двухтомной биографии Имре Надя стал событием в венгерской исторической науке – тем более значительным, что на родине личность этого политика (что вполне естественно) куда в большей степени, чем в России, становилась предметом домыслов и политических спекуляций. В своих работах, основанных на огромном фактическом материале, Я. Райнеру пришлось опровергать устоявшиеся стереотипы, полемизировать с некоторыми спорными точками зрения, бытующими в венгерской и западной историографии, где никогда не было единства мнений об И. Наде, существовал широкий диапазон оценок. Впрочем, полная демифологизация той или иной исторической личности – задача, непосильная для историка, тем более когда речь идет о государственном деятеле, концентрирующем в себе существенные политические тенденции в национальном развитии новейшего времени, о человеке, чье наследие продолжает оставаться востребованным и сегодняшним политическим сознанием.

Споры об Имре Наде периодически оживляются в Венгрии, особенно в дни очередных годовщин событий 1956 года. И мнения высказываются подчас диаметрально противоположные. Здесь можно выделить две важные тенденции. С одной стороны, трагизм судьбы венгерского премьера, казненного в июне 1958 года, бросает отсвет на все его действия и поступки, правые и неправые; мученическая смерть располагает историков, а тем более публицистов и широкое общественное мнение к апологетике, дает простор для идеализации личности Надя, к явным ошибкам и просчетам подходят менее критически. Это характерно, кстати, и для большой части западной историографии, стремящейся признанием заслуг Надя post mortem как бы компенсировать ту поразительную близорукость в оценке его политического лица, которую западное общественное мнение демонстрировало на протяжении всей венгерской революции. Приветствовав приход к власти В. Гомулки в Польше, оно вместе с тем упорно продолжало видеть в Наде заурядного сталиниста даже тогда, когда для этого было все меньше оснований[112].