вспомним, как он надеялся пересидеть войну в обозе, как, будучи курсантом, со страхом думал о возможности попасть под Сталинград, а, став командиром батареи, вел себя с подчиненными как самодур, стремясь выслужиться, бросал людей под пули, создал на батарее собственную гауптвахту, вспомним «Прусские ночи».

И это позднее он сам сказал о себе: «Я приписывал себе бескорыстную самоотверженность. А между тем был — вполне подготовленный палач. И попади я в училище НКВД при Ежове — может быть у Берии я вырос бы как раз на месте?…» (39). «В упоении молодыми успехами я ощущал себя непогрешимым и оттого был жесток. В переизбытке власти я был убийца и насильник. В самые злые моменты я был уверен, что делаю хорошо, оснащен был стройными доводами. На гниющей тюремной соломке ощутил я в себе первое шевеление добра» (40)

Итак, если верить А. И. Солженицыну, «первое шевеление добра» в самом себе он ощутил только после ареста «на гниющей тюремной соломке». Только «лежа на тюремных нарах, — пишет он, — я стал как-то переглядывать свой действительный офицерский путь — и ужаснулся» (41).

Мог ли человек, который, по его собственным словам, был в душе насильник, убийца и палач, еще не осознав собственных пороков, вдруг увидеть в насилии порочность существующей общественной системы? Конечно, нет.

Одно никак не стыкуется с другим. А поскольку нет никаких оснований сомневаться в самобичевании Александра Исаевича, возникают сомнения относительно «Резолюции № 1».

По утверждению А. И. Солженицына, этот документ существовал в двух экземплярах, один из которых был изъят из его полевой сумки, второй находился у Н. Д. Виткевича. Поскольку до недавних пор Н. Д. Виткевич подтверждал этот факт, 10 января 1993 г. я обратился к нему со следующими вопросами:

«— Если “Резолюция № 1” существовала, она должна была сохраниться в Вашем следственном деле?

— Никто Вас к нему не допустит.

— Но факт ее существования должен был отразиться в выданном Вам Определении Военной коллегии Верховного суда СССР о реабилитации. Нельзя ли с ним познакомиться?

— К сожалению, нет, оно отдано мною в собес”.

Понять этот отказ нетрудно. Н. Д. Виткевич, если верить ему, был осужден только по ст.58–10, при наличии же у него упоминаемого документа неизбежно было обвинение и по ст.58–11.

«— Еще раз хочу спросить, для чего вы составляли “Резолюцию № 1”?

— Dixi et animam levavi (сказал — облегчил душу).

Не могу скрыть удивления.

— Мы, конечно, думали и о борьбе.

— Для чего “Резолюция” была в двух экземплярах?

— Вопрос не имеет смысла.

— Почему же? Если Вы просто хотели выговориться, разрядиться, достаточно было одного экземпляра, а если их было несколько…?

Пауза.

Понять ее нетрудно. Если «Резолюция № 1» существовала в нескольких экземплярах, налицо факт ее распространения, который можно было квалифицировать как действие, направленное на создание антисоветской организации. Взвесив за и против, Н. Д. Виткевич продолжил диалог:

— Может быть, второго экземпляра и не было.

— Следовательно, если “Резолюция № 1” существовала…

— Значит, у меня ее не было» (42).

Итак, в ходе этой беседы главный корреспондент А. И. Солженицына и один из «участников» создаваемой им антисоветской организации признал, что он «Резолюции № 1» не имел. А значит, все, что до нашего разговора он утверждал на этот счет, мистификация. Невольно возникает вопрос: а была ли «Резолюция № 1» у А. И. Солженицына?

Если бы у него действительно был обнаружен документ, свидетельствующий о его намерении создать антисоветскую организацию, и была установлена его принадлежность к антисоветской группе, то все ее члены обязательно оказались бы в поле зрения следствия. Кто же входил в состав этой группы? Б. А. Викторов утверждает, что, кроме Н. Д. Виткевича, в материалах следствия фигурировали Л. В. Власов, Н. А. Решетовская и К. С. Симонян (43). Н. Д. Виткевич, который, по его словам, ознакомился с протоколами допросов А. И. Солженицына позднее, «уже на свободе», называет еще двух человек: Л. А. Ежерец (44) и приятеля Л. В. Власова, фамилию которого он запамятовал (45).

По долгу службы следователь И. И. Езепов обязан был привлечь к следствию всех упомянутых лиц. Однако, как писал Б. А. Викторов, «никто из этих лиц не был даже допрошен»!!! (46). Данный факт подтверждают Л. В. Власов (47), Н. А. Решетовская (48), К. С. Симонян (49) и сам А. И. Солженицын (50).

Не все понятно и с Н. Д. Виткевичем, которого А. И. Солженицын называет своим подельником. Александр Исаевич был арестован 9 февраля, Николай Дмитриевич — 22 апреля. Следствие над первым велось на Лубянке, над вторым — в контрразведке фронта, что было бы исключено, если они проходили по одному и тому же делу. По этой же причине не было на следствии ни перекрестных допросов, ни очных ставок (51).

Обращает на себя внимания и то, что «Резолюция № 1» почему-то не фигурировала в протоколе отобранных у А. И. Солженицына вещей (52). Более того, Б. А. Викторов вообще не заметил ее в следственном деле (53). Не упоминается она ни в Определении о реабилитации А. И. Солженицына (54), ни в тех прошениях о помиловании, с которыми последний обращался в 1947, 1955 и 1956 гг.

Так, в прошении 1947 г. он писал: «Сложность моего дела заключается в том, что я в переписке с Виткевичем и при встречах с ним допускал неправильное толкование по отдельным теоретическим вопросам, и неправильно критиковал отдельных писателей и наши литературные издательства». И все (55). В прошении 1955 г. на имя Н. С. Хрущева он прямо подчеркивал: я был арестован и осужден «только на основании моей вздорной юношеской переписки с моим другом» (56). Эта же мысль нашла отражение в прошении 1956 г. на имя Г. К. Жукова: «Мне ставилась в вину единственно моя личная переписка со старым другом детских лет, к тому времени тоже капитаном Красной Армии, но на другом фронте — переписка, содержавшая рассуждения на политические темы», «переписка эта и послужила единственной причиной ареста» (57).

Невозможно представить, чтобы, ходатайствуя о пересмотре дела, А. И. Солженицын рискнул написать такое, зная, что в следственном деле лежит «Резолюция № 1».

Что же мы видим?

Во-первых, получается, что А. И. Солженицын составил «Резолюцию № 1» еще до того, как пережил разочарование в И. В. Сталине и в советской системе.

Во-вторых, все, что нам известно о А. И. Солженицыне до его ареста, исключает возможность участия его в составлении подобного документа.

В-третьих, несмотря на то, что в «Резолюции № 1» шла речь о создании антисоветской организации, никто, кроме Н. В. Виткевича и А. И. Солженицына, не был привлечен по этому делу даже в качестве свидетеля.

В-четвертых, один из «авторов» «Резолюции № 1» Н. Д. Виткевич, опровергая тем самым свои предшествовавшие утверждения, признался в том, что лично у него подобного документа не было, а значит, он не фигурировал и в его следственном деле.

В-пятых, этот документ не упоминался в первом издании «Архипелага».

В-шестых, его существование не нашло отражения ни в ходатайствах А. И. Солженицына о помиловании 1947–1956 гг., ни в Определении о его реабилитации.

В-седьмых, «Резолюцию № 1» не заметил в его следственном деле военный