влекут за собою — меры социальной защиты, указанные в соответствующих статьях настоящей главы» (14).

Чем следовало руководствоваться в данном случае, мы можем узнать из статьи 49-й: «Когда в совершенном обвиняемым действии содержатся признаки нескольких преступлений, а равно в случае совершения обвиняемым нескольких преступлений, по которым не было вынесено приговора суда, суд определяет соответствующую меру социальной защиты за каждое преступление отдельно, окончательно определяет последнюю по статье, предусматривающей наиболее тяжкое из совершенных преступлений и наиболее тяжкую меру социальной защиты» (15). В комментариях к данной статье специально подчеркивалось, что в рассматриваемом случае «в качестве основной меры социальной защиты» суд должен использовать «наиболее суровую меру» (16). В данном случае такой мерой был расстрел.

Однако знаменитое Особое совещание проигнорировало дополнение к статье 58–10 и статью 58-2, не пожелало руководствоваться статьей 49-й УК РСФСР и сохранило Александру Исаевичу жизнь, чтобы он имел возможность позднее описать его безжалостность. Если «ни за что» давали «десятку», если «десятку» Н. Д. Виткевич получил по одной статье 58–10 (17), то Александр Исаевич по двум статьям (58–10 и 58–11) был приговорен к восьми годам заключения (18). «При этом, — писал он позднее в прошении на имя министра обороны СССР Г. К. Жукова, — даже не было решения о лишении меня воинского звания и орденов». (19).

А поскольку ни следователь, ни прокурор, ни Особое совещание не могли игнорировать действующий Уголовный кодекс РСФСР, можно с полным основанием утверждать, что обвинение по двум статьям (58–10, ч.2 и 58–11) и приговор о восьмилетнем сроке наказания находятся в непримиримом противоречии друг с другом.

В связи с этим особого внимания заслуживает опубликованный К. А. Столяровым документ под названием «Сведения о прохождении службы в Советской Армии и о наградах». Он был составлен А. И. Солженицыным 31 августа 1955 г. и завершался словами: «…судебного решения по моему делу вообще не было, а было лишь административное решение ОСО НКВД от 7.7.45 (8 лет ИТЛ по 58–10 ч. II)». Обратите внимание — по статье 58, пункт 10, часть 2-я, т. е. антисоветская агитация (20). Подобным же образом характеризовал А. И. Солженицын вынесенный ему приговор и в своем ходатайстве на имя Г. К. Жукова, В нем говорилось: «…меня не судили, а вынесли административное постановление ОСО МВД от 7.7.45 — 8 лет Исправ. труд. лагерей, ст.58–10 ч. II» (21).

Таким образом, ходатайствуя в 1955–1956 гг. о пересмотре дела, А. И. Солженицын утверждал, что в основе его обвинения лежала только переписка с Н. Д. Виткевичем, и специально подчеркивал, что обвинялся лишь по одной статье 58-10-ч.2. Трудно представить, чтобы человек, ходатайствующий о пересмотре своего дела, сознательно искажал и характер предъявлявшегося ему обвинения, и неправильно называл статью, по которой ему был вынесен обвинительный приговор.

Итак, что же мы видим? «Ни на что непохожий арест», грубейшее нарушение распоряжения Военной прокуратуры СССР о производстве обыска, составление протокола личного обыска постфактум, запоздалое оформление протокола ареста, странное этапирование в контрразведку фронта, доставка в Москву под спецконвоем в плацкартном вагоне, совершенно невероятное следствие и находящийся в противоречии с Уголовным кодексом РСФС приговор Особого совещания.

Что же скрывалось за всем этим? Это предстоит выяснить.

Знакомство с ГУЛАГом

В начале марта 1945 г. Н. А. Решетовская получила очередное письмо от мужа с фронта. Ответное ее письмо вернулось с пометкой: «Адресат выбыл из части», а в первой половине апреля пришло сообщение от сержанта И. И. Соломина, который писал ей о муже: «Он отозван из нашей части. Зачем и куда, сейчас не могу сообщить. Я знаю только, что он жив и здоров и больше ничего, а также, что ничего плохого с ним не будет» (1).

Последние слова не могли не настораживать, но что скрывалось за ними, можно было только предполагать.

Потянулись тревожные дни ожидания.

Через два с половиной месяца, 25 июня 1945 г. из Москвы от Туркиных пришла телеграмма: «Саня жив, здоров, подробности сообщу. Вероника». 27 июня — новая телеграмма: «Приезжай». Телефонный разговор и новость — Саня арестован (2).

Оказывается, после того, как завершилось следствие, и А. И. Солженицын получил разрешение написать родным, он дал знать о себе не Наталье Алексеевне, а ее московским родственникам — Туркиным (3).

Н. А. Решетовская еще не успела уехать в Москву, как в Ростове-на-Дону появился демобилизованный И. И. Соломин. Он рассказал об аресте Александра Исаевича и привез Наталье Алексеевне письма, которые она писала на фронт (4).

Ко времени приезда И. И. Соломина в жизни Натальи Алексеевны произошло еще одно событие. По окончании учебного года (с осени 1944 г. она училась в аспирантуре ростовского университета) ее научный руководитель уехал в Казань и предложил ей на выбор: или ехать вместе с ним, или перевестись в Новочеркасск, или же перейти в МГУ на кафедру физической химии профессора А. В. Фроста. Н. А. Решетовская выбрала последний вариант и отправилась в Москву (5), где находилась с 4 июля по 4 августа (6). 18 июля по предложению А. В. Фроста ее согласился взять к себе в аспирантуру профессор Николай Иванович Кобозев. Решив вопрос об аспирантуре и побывав на свидании с мужем, Наталья Алексеевна вернулась в домой (7).

А пока она улаживала свои аспирантские дела, 27 июля 1945 г. Александр Исаевич был ознакомлен с постановлением Особого совещания и 14 августа покинул Бутырку (8). Можно было ожидать, что его упекут куда-нибудь вроде Джезказганских медных рудников. Можно было ожидать, что его отправят на золотые прииски знаменитой Колымы или в лучшем случае на угольные шахты Воркуты. Однако, когда А. И. Солженицына вывезли из тюрьмы, машина устремилась не к вокзалу, а за пределы города. Прошло около часа, и Александр Исаевич оказался в лагере, который находился под самой Москвой в поселке с оригинальным названием Новый Иерусалим.

«Зона Нового Иерусалима, — пишет А. И. Солженицын в «Архипелаге», — нравится нам, она даже премиленькая: она окружена не сплошным забором, а только переплетенной колючей проволокой, и во все стороны видна холмистая, живая, деревенская и дачная, звенигородская земля». Лагерь обслуживал кирпичный завод (9).

Оказавшись на новом месте, Александр Исаевич дал знать об этом Туркиным, и 24 августа Вероника Николаевна сообщила Н. А. Решетовской о новом местонахождении ее мужа (10).

В «Архипелаге» А. И. Солженицын нарисовал страшную картину лагерной жизни, которая отнимала у заключенных не только все время, но и все силы. В эту жизнь на восемь лет предстояло погрузиться и ему. Как же началось его хождение по мукам? По утверждению Натальи Алексеевны, обосновавшись на новом месте, ее муж написал ей письмо. В нем говорилось, что «он думает всерьез заняться изучением английского языка, просит привезти ему побольше чистой бумаги, карандашей, перьев, чернил в чернильницах-непроливайках, английские учебники и словари» (11).

Такое впечатление, что Александр Исаевич попал не за колючую проволоку, а в дом