Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Баронесса осторожно сунула голову в проход победней галереи. Тело ее заколыхалось.
— Ты что? — выдернула ее обратно царевна.
— Самый стойкий остался, — выдавила из себя баронесса буквально рыдая от смеха.
Роксана тоже рискнула заглянуть в проход. Сразу стало понятно, о какой смене говорили охранники. Около дверей секретной лаборатории Черномора мыкался низкорослый, прыщавый юнец с явным комплексом неполноценности. Он тоскливо переводил взгляд с охраняемого объекта на красочный буклет. В нем мучительно боролись первобытные инстинкты с чувством долга. Скорее всего, по младости лет на этом его сотоварищи и поймали.
— Учись, девочка. Сейчас я начну применять земские чары.
Баронесса смело вышла в проход и лебедушкой вплыла всем своим огромным телом на самого стойкого.
— Э... сюда нельзя... тут э... у... м-м-м...
— Возьми меня... — страстно простонала искусительница. — Ну, возьми же меня-а-а...
Охранник в ответ на жаркую просьбу сипел что-то невнятное, причем почему-то все тише и тише. Роксане стало так интересно, что она рискнула еще раз высунуть голову в коридор, дабы посмотреть, как работают женские чары патронессы.
— Ты неотразим!
Ручки и ножки впечатанного в стенку охранника конвульсивно подергивались, причем ножки не доставали до земли. Этому препятствовали мощные груди баронессы, вздернувшие жертву за подбородок. Путь был свободен.
— Машка, смотри, чтоб он не задохнулся от страсти, — шепотом предупредила Роксана подругу, проскальзывая мимо.
— Что ж ты, милый, меня не берешь? — упрекнула баронесса самого стойкого охранника, ослабляя хватку. Бедолага часто-часто задышал.
— Ну, не буду вам мешать, — деликатно откланялась царевна, исчезая за послушно открывшейся перед ней дверью.
Первая часть спонтанно родившегося плана прошла успешно. Лаборатория алхимика была пред ней. Она знала, зачем сюда рвалась. Философского камня ее отец так и не нашел, зато эликсир силы в процессе опытов у него получился. Осталось его только найти, вскочить на лихого коня и первой освободить ненавистную принцессу Виону, отнявшую у нее всех женихов.
А вот и он!
— Срок действия — семьдесят два часа, — прочитала Роксана на этикетке. — Ну, держитесь!
Царевна одним махом опрокинула в себя содержимое склянки, потрясла головой.
— Отныне я не Роксана. Я Черный Рыцарь Смерти... на семьдесят два часа.
Одинокая гора в пустыне где-то в районе знойного Востока
— Какой шайтан Багдад украл? — Вано сердито посмотрел на клонящееся долу солнце, перевел взгляд на карту. — Пэщэра вот, пэсок вот, Багдад гдэ?
Они не успевали. Этой ночью — не любой, а именно этой — звезды должны были все сказать, но вопрошать их без волшебного порошка — дело безнадежное.
Джигит в сердцах пнул бархан, взметнув вверх песок. Резкое движение всколыхнуло задремавшую на плече птицу. В попытке сохранить равновесие попугай взмахнул крыльями, сбив заодно папаху с головы друга.
— Нэхарашо, — согласился он, — воровать нэ-харашо!
Вано задумчиво посмотрел сначала на папаху, потом на попугая, зачем-то пощупал его крыло...
— Адын нэ палэчу, — сразу уперся пернатый Джигит, поглубже запуская коготки в овечью Шерсть.
— Ну нэ умэй я лэтать! — сердито крикнул Вано, скидывая бурку с попугаем на песок.
Это была правда. Данный раздел магии он пройти не успел. Ара стряхнул с крыльев песок, вскарабкался на лежащую рядом папаху и мрачно повторил:
— Адын нэ палэчу.
— Пачэму, Ара?
— Дарога нэ знай.
— Э-э-э, дарагой, какой дарога? Карта есть!
— Компас нэт.
— Какой компас? Зачэм компас? Солнцэ — та-а-ам... — показал Вано на юг, — Багдад — та-а-ам, — показал он на север.
— Сэйчас солнцэ та-а-ам, завтра та-а-ам. Нэ палэчу!
— Ара, слэдущий звэзд три год ждать, да? Учитэль савсэм расстроится! Пройдох Али нужэн! Парашок нужэн! Дух пэщера нужэн. Живой вода нужэн. Учитэль живой дэлай, такой дастархан устроим, перышки облыжэшь!
Попугай оживился:
— А на посошок?
— Вах! Дарагой, — расцвел Вано, — о чем рэчь! Самый лючший вино. Сгущенный. Сам прыдумал.
Повинуясь торопливому жесту мага-недоучки, на песке появился ковер, заставленный кувшинами, кубками и всевозможной снедью, начиная с лаваша, кончая шампурами с шашлыком. Вано расплескал свое изобретение по чаркам.
— Пусть будэт лэгким твой путь!
— Пусть, — согласился пернатый джигит, сделал длинный глоток, свел глаза в кучку и сел на хвост, выставив лапки вперед.
Нет предела совершенству. Сгущенное вино, изобретенное Вано, оказалось великолепным коньяком.
— Какой букэт! — восхитился попугай.
— Волшэбный парашок прынэсэшь, я тэбе еше нэ такой букэт сдэлаю, — посулил Вано, всовывая в лапки попугая карту. — Дэньги много нэ трать, — строго предупредил он друга, приторачивая безразмерную котомку меж его крыльев. — Адын мэшок. Нэ болшэ!
— Плавали, знаэм! — небрежно отмахнулся попугай, шмыгнув клювом, и взмыл в воздух прямо из положения сидя.
— Лэтит наш орел, — умилился Вано. — Какую смэну воспитал... Э! Э! Кацо! Нэ туда...
Ара развернулся на сто восемьдесят, градусов.
— Вот тэпэрь правилным путем идэшь, товарищ.
Товарищ шел на хорошей скорости, не отрывая глаз от карты, которую крепко держал в лапках перед собой. Держал ее, правда, вверх ногами, Но стоит ли обращать внимание на такие мелочи, тем более что шел он все-таки правильным путем, энергично работая крылышками, хотя, кроме карты, вибрирующей под напором ветра перед клювом, ничего больше не видел. И, что самое Интересное, все-таки пришел. Правда, не в город Багдад, а в благословенную Бухару, в район которой забрели друзья, строго следуя указаниям все той же карты. О том, что он достиг цели, Ара узнал, с разгона вляпавшись в мечеть и грохнувшись прямо на голову выходящего из нее муллы.
— Это Багдад, генацвале? — вопросил он муллу, кувыркнувшись по земле в обнимку с его чалмой.
— Шайтан! — завопил мулла, пытаясь прикрыть ладошками лысину. — Правоверные, бей иблисово отродье!
Из мечети вывалилась толпа правоверных в пестрых халатах, которые тут же ринулись на защиту своего духовного отца. Как Ара ни окосел от сгущенного вина своего друга, у него хватило ума сообразить, что пора делать лапы, дабы не оторвали крылья. И он их сделал вместе с чалмой муллы. Убедившись, что шум погони остался далеко позади, попугай сел на плетень около какой-то лачуги.