Синьор Карлати выпрямился на стуле и с горькой усмешкой посмотрел на меня, сведя ладони домиком у переносицы. Он помедлил, прежде чем ответить, и, сообщив, кто́ пожелал, чтобы я вошел в состав римского правительства, и от кого я буду получать инструкции, посмотрел на мое изумленное лицо.

— Вы здесь, — отчетливо произнес он, — по распоряжению и согласно желанию самого Папы. Вы встретитесь с ним завтра днем в его апартаментах в Ватикане. Похоже, слухи о ваших заслугах достигли даже его ушей. Какая удача для вас.

Он настолько застиг меня врасплох, что я разразился смехом; реакцию эту, насколько я смог понять по отвращению, написанному на его лице, он посчитал типичной для столь вульгарного французского иммигранта.

Когда мы познакомились, Сабелле Донато было тридцать два года. Темно–каштановые волосы, туго стянутые в пучок на затылке, и большие зеленые глаза — самое пленительное в ее лице. Она имела привычку смотреть искоса, чуть отвернувшись, точно следила за каждым вашим движением краем глаза; эта женщина считалась одной из трех общепризнанных римских красавиц того времени. Кожа у нее была не столь темной, как у тех итальянцев, что все время проводят на свежем воздухе, — ее окутывала аура многоопытности, европейской тайны, хотя была она всего лишь дочерью простого сицилийского рыбака.

Ее представили мне на приеме, устроенном графом де Джорвэ и его супругой, на котором их дочь Изобел исполняла отрывки из «Танкреда»[33]. С графом я познакомился несколькими неделями ранее, на одном из многочисленных официальных обедов, которые был вынужден посещать в связи с моей новой должностью. Граф сразу же мне понравился — круглолицый человека, чье тело предательски выдавало пристрастие к хорошей еде и вину, он хотел поговорить со мной об оперном театре, над которым, как он слышал, я работаю.

— Я не ошибся, синьор Заилль, не так ли? Это будет лучший оперный театр в Италии, я в этом уверен. Перещеголяем «Ла Скалу»?

— Не знаю, откуда у вас такие сведения, граф, — с улыбкой ответил я, вертя в руках бокал портвейна. — Как вам известно, пока не было сделано никаких заявлений о том, на что будет направлено основное финансирование.

— Ах полноте, синьор. Всему Риму известно, что Его Святейшество намеревается построить театр. Его навязчивое желание превзойти Ломбардию началось еще до его возвышения. Поговаривают, что он считает, будто ваши с ним отношения сходны с отношениями Леонардо и…

— Право, граф, — возразил я, изумившись, но отчасти — польщенный. — Это абсурд. Я всего лишь чиновник. Даже если мы планируем построить оперный театр, я ведь не архитектор, я всего лишь назначен следить за тем, чтобы средства использовались по назначению. Творчество я оставляю другим, более талантливым людям.

Он снова рассмеялся и ткнул меня под ребра пухлым указательным пальцем.

— Из вас никаких секретов не вытянешь? — спросил он, раскрасневшись от любопытства. Я покачал головой:

— Боюсь, что нет.

Разумеется, вскоре заявление было сделано, и после этого на меня обрушились все желающие высказать свои соображения относительно того, как именно следует строить здание, какой величины должна быть сцена, какой глубины — оркестровая яма и что нужно изобразить на занавесе. Но более прислушивался я к мнениям графа; мы быстро подружились, и я понял, что могу доверять ему — я был уверен, что все сказанное останется между нами. Мне оставалось лишь сожалеть, что его дочь — весьма посредственная певица, поскольку я надеялся отдать долг дружбы и оказать ей какое–то содействие: Изобел уже исполнилось двадцать пять, и была она девушкой непривлекательной, незамужней и без видов на будущее.

— Она ужасна, верно? — спросила Сабелла, подойдя ко мне после того, как Изобел закончила исполнение третьей арии, и нам, в конце концов, позволили удалиться, чтобы подкрепить необходимые силы.

— Если будет репетировать, возможно, есть какая–то надежда, — снисходительно пробормотал я, очарованный улыбающейся грезой, возникшей передо мной, но не желая предавать своего друга ради того, чтобы снискать расположение женщины. — Со второй частью она справилась мастерски.

— Ей не помешало бы для начала справить нужду, — пренебрежительно сказала Сабелла, беря крекер и с подозрением разглядывая то, что на него положил повар, прежде чем отправить в рот. — Но, в общем–то, она славная девушка. Я разговаривала с ней, и она посоветовала не слишком надеяться на ее пение. — Я улыбнулся. — Сабелла Донато, — представилась женщина и протянула мне руку, затянутую в перчатку; я коснулся ее губами, и атлас нагрелся от моего дыхания.

— Матье Заилль, — сказал я с легким поклоном.

— Великий управляющий искусствами, — со вздохом отозвалась она, внимательно изучив меня с головы до ног, точно ждала этой встречи. — От вас ждут многого, синьор. В городе только и разговоров, что о ваших планах. Я слыхала, в будущем где–то здесь появится оперный театр.

— Пока еще ничего не решено, — пробормотал я.

— Это пойдет на пользу городу, — сказала она, не обратив внимания на мое полуотрицание, — хотя вашему другу графу не стоит рассчитывать, что его дочь будет петь на открытии. Скорее она украсит собой одну из лож.

— А вы, мадам Донато?.. — начал я.

— Сабелла.

— Вы будете петь, если эти великие замыслы воплотятся в жизнь? Ваша репутация превосходит мою. Я слыхал, иногда она получает отдельные приглашения на вечера.

Она засмеялась.

— Я недешево стою, — сказала она. — Вы уверены, что можете меня позволить?

— У Святого Отца очень большой кошелек.

— Который он очень туго затягивает. — Я слегка развел руками, чтобы показать, что на это мне ответить нечего, и она рассмеялась. — Вы очень скромны, синьор Заилль, — сказала она. — Превосходная черта для мужчины в наши дни. Думаю, мне хотелось бы узнать вас поближе. До меня доходили только слухи и хотя подобные вещи имеют малоприятную привычку оказываться правдой, на них полагаться глупо.

— А я — вас, — ответил я, — хотя все истории, что мне доводилось слышать, говорили о вашем таланте и вашей красоте, а оба эти достоинства не подлежат сомнению. Я не знаю, что вы слышали обо мне.

— Шарм — это еще не все, — ответила она с неожиданным раздражением. — Знаете ли вы, что где бы я ни была, люди с утра до вечера льстят мне? Или пытаются. Говорят мне, что мой голос — это божий дар, моя красота несравненна, мое присутствие озаряет мир. Они считают, что осчастливили меня этим. Думают, что этим понравятся мне. Как по–вашему, это так?

— Сомневаюсь, — сказал я. — Уверенный в себе человек знает цену своим дарованиям и не нуждается в том, чтобы кто–то подтверждал их наличие. А вы мне представляетесь уверенной в себе.

— Так чем же вы тогда намерены польстить мне? Как собираетесь произвести на меня впечатление?