Фотостудию я нашел на Западной Тридцать второй улице, недалеко от вокзала Пенн-стейшн. Размещалась студия на втором этаже огромного, отвратительного вида склада. Внизу здание смердело лошадьми из Центрального парка, которые вместе с прогулочными колясками оккупировали весь первый этаж. Я вышел из грузового лифта, двинулся вдоль по коридору и почти сразу же увидел Ребекку.

Она торопливо шла мне навстречу; тощий, одетый в черное ассистент тащил за ней в ручках-палочках два алюминиевых чемодана. На голове у моей старой знакомой развевались буйные локоны; ее огненная шевелюра никогда не поддавалась ни стрижкам, ни укладкам. Огромные зеленые глаза горели, и вообще: если Ребекка и изменилась за прошедшие восемь лет, то я этого не заметил.

Увидев меня, она почти не замедлила шага.

— Не сейчас, Бек.

— Сейчас.

— У меня съемка. Давай попозже?

— Не давай.

Ребекка затормозила, шепнула что-то своему похоронного вида помощнику и повернулась ко мне:

— Хорошо, пойдем.

Мы прошли в студию с высокими потолками и белыми цементными стенами, битком набитую светлыми зонтиками и черными ширмами. По полу, куда ни глянь, змеились провода. Ребекка тут же завертела в руках коробку с пленками, притворяясь занятой.

— Расскажи мне об автокатастрофе.

— В честь чего, Бек? — Она открыла коробку, поставила ее на стол, закрыла, открыла опять. — Мы почти не общались… сколько, восемь лет? И вдруг ты являешься и говоришь: вынь да положь то, что уже давно быльем поросло!

Я скрестил руки на груди и ждал.

— В чем дело? Столько времени прошло — и вдруг?..

— Расскажи.

Ребекка старательно отводила глаза. Волосы ее совсем растрепались, закрыв пол-лица.

— Мне не хватает Элизабет, — неожиданно грустно сказала она. — И тебя тоже.

Я не ответил.

— Я звонила.

— Знаю.

— Хотела утешить тебя. Чем-то помочь.

— Прости.

Мне в самом деле стало стыдно. Ребекка так дружила с Элизабет! Пока мы не поженились, они вместе снимали квартиру. Я мог бы перезвонить ей тогда, поговорить или даже пригласить в гости, но…

Горе эгоистично.

— Элизабет говорила, что вы угодили в небольшую аварию, — начал я. — Она сидела за рулем и нечаянно отвлеклась. Это правда?

— Какая теперь разница?

— Есть разница.

— Какая?

— Чего ты боишься, Ребекка?

Теперь молчала она.

— Так была авария или нет?

Ее плечи внезапно ослабли, с них будто сняли какой-то невидимый и все же очень тяжелый груз. Глубоко вздохнув, Ребекка опустила голову:

— Не знаю.

— Как это не знаешь? Тебя что, там не было?

— Вот именно. Ты тогда уехал, Бек, а она пришла ко мне однажды вечером, вся в синяках. Я спросила, что случилось, Элизабет рассказала про аварию и умоляла соврать, будто мы были вместе, если кто начнет интересоваться.

— А кто-нибудь интересовался?

Ребекка наконец-то подняла глаза:

— Я думаю, она имела в виду тебя.

Я попытался переварить услышанное.

— Так что же случилось на самом деле?

— Я не спрашивала. Да она бы и не рассказала.

— Вы не пошли к врачу?

— Элизабет не захотела. — Ребекка испытующе посмотрела на меня. — И все-таки я не понимаю. Почему ты заинтересовался этим именно сейчас?

«Не говори никому».

— Просто пытаюсь разобраться.

Она кивнула, хотя видно было, что не поверила. Да уж, лжецы из нас никудышные…

— Ты ее фотографировала?

— Фотографировала?

— Ее увечья. После аварии.

— О господи, нет. Зачем?

Хороший вопрос. Я сидел и обдумывал его. Не торопясь.

— Бек?

— Да?

— Ты выглядишь ужасно.

— А ты нет.

— Я влюблена.

— Тебе идет.

— Спасибо.

— Он хороший человек?

— Самый лучший.

— Тогда он тебя заслужил.

— А как же!

Ребекка наклонилась и ласково поцеловала меня в щеку. На душе сразу потеплело.

— Все-таки что-то случилось, правда?

Наконец-то я мог ответить честно.

— Не знаю.

Шона сидела в шикарном офисе Эстер Кримштейн. Закончив говорить по телефону, Эстер положила трубку и сказала:

— Немногое удалось узнать.

— Его не арестовали? — спросила Шона.

— Нет. Пока нет.

— Чего они хотят?

— Насколько я могу предположить, Бека подозревают в убийстве жены.

— Бред какой-то! Он попал тогда в больницу и рыдал там не переставая. Элизабет убил этот придурок Киллрой!

— Не доказано, — ответила Эстер.

— Что не доказано?

— Келлертон подозревался как минимум в восемнадцати убийствах. Сознался он в четырнадцати, доказать удалось двенадцать. Вполне достаточно. Я имею в виду, для пожизненного срока.

— Все уверены, что именно он убил Элизабет!

— Поправка: все были уверены.

— Все равно не понимаю. Как им только могло прийти в голову, что Бек…

— Не знаю. — Эстер закинула ноги на стол и потянулась. — Пока не знаю. Придется держать руку на пульсе.

— Это как?

— Во-первых, предположить, что твой друг под колпаком у ФБР. Они записывают его телефонные разговоры и так далее.

— Ну и что?

— Ничего себе «ну и что»!

— Он невиновен, Эстер. Пусть следят.

Эстер возвела глаза к потолку и покачала головой:

— Святая наивность!

— Почему, черт возьми?

— Да потому что они, если захотят, способны состряпать обвинение даже на основании того, что он ест яйца на завтрак! Передай ему, чтоб был осторожней. И это не все. Фэбээровцы готовы землю рыть, чтобы посадить твоего Бека.

— Зачем?

— Не знаю, но у них явно зуб на него. И зубу этому восемь лет. Поэтому, выходит, они уперлись, а упертые ищейки — это самые мерзкие, беспринципные и попирающие все законы ищейки.

Шона выпрямилась в кресле, вспомнив о странных сообщениях от «Элизабет».