А потом, та фотографиия на мобильном брата, где Лена с каким-то мужчиной обнималась…

Господи! Ему показалось, что на него небо упало, или бетонная плита, когда он на то фото смотрел.

И она была такая счастливая…

Он ее уже несколько недель такой счастливой не видел, как на этом фото. Лена все время грустная была, но на его вопросы только отмахивалась, не объясняла, почему печальная, нервная.

Уходила куда-то все время, говорила, что ей дела перед отъездом в Чехию решить надо, что у друзей проблемы, что с квартирой не ладно…

Все время уходила…

Неужели к нему? К вот "этому"?

Алексею и сейчас больно вспоминать было о том, что он ощутил тогда.

Предательство, в самом деле, имеет горький привкус. Такой, что терпеть невозможно. И смыть его - ничем нельзя.

А Витька смеялся, словно не видел, как брату неприятны его слова. Говорил, что Лена его на врача какого-то променяла, и что не пойди он проведывать друга, который с переломом в больницу попал, так бы и не узнали ничего, так бы и водила она Лешу за нос, выманивая деньги.

- Вон, как прилепилась, - ехидничал Витька, глядя на фотографию, которую сам сделала, - видно, перед поездкой с тобой, никак оторваться от хахаля своего не может. Я сразу понял, что она на деньги разводит тебя, да только доказать было нечем. А ты на ней просто помешался. Не слушаешь нас. Все Лена, да Лена. И мать так же думает. Она тебе не пара, да еще и с другими мужиками якшается.

Как же ему плохо было тогда. Безумно, дико больно. И Витьку избить хотелось.

За то, что пришел. Что смеялся, что показывал то фото проклятое.

И на один миг - захотелось не знать, забыть обо всем, сделать вид, что ничего не было. Все равно, они скоро уедут, и в Чехии она будет только с ним. Он бы смог ее простить…

Только ведь не удержался, и стоило Лене вернуться домой, начал выяснять, где она была. А Лена сказала, что у Наташи, в кафе все это время просидела, болтала с подругами…

Был ли он неправ, когда после такого ответа, рассердился, показал ту фотографию, обвинил в измене?

Сглупил ли, когда на ее признание, что она беременна - не поверил, не дал ей говорить дальше, да еще и сказал, что, если, и правда, то где гарантия, что ребенок его?

Алексей не знал теперь, кем себя считать.

Сейчас, сидя в ее зале, после вчерашнего разговора с Витькой, он считал себя сволочью и гадом.

И не потому, что усомнился…, мало кто не усомнился бы на его месте.

А потому, что не дал рассказать, объяснить. Неужели же она не заслужила права быть выслушанной тогда? И не было ничего удивительного, что после такого обвинения, Лена просто бросила ключи и ушла.

Алексей даже представить не мог себе, что ему сделать, чтобы она простила теперь. Он имел некое предположение о том, как сложно воспитывать ребенка одной, а еще и если все вот так сложилось…

И ведь у нее никого, кроме него и подруг не было.

Родители Лены погибли, когда ей было двадцать, и помощи, поддержки, все эти годы ждать было неоткуда.

Снова чертыхнувшись, Леша потер лицо руками, и посмотрел на монитор. Привычно перебросив провод "мышки", поставил под левую руку, отметил курсором команду, запуская процесс установки.

Ему надо было еще двадцать минут подождать и можно будет оставить компьютер на время без присмотра, поговорить с ней, попробовать объяснить. Пусть и не сразу, но попытаться добиться прощения.

А пока… может за эти двадцать минут и она немного успокоится. Да и он, если исправит ее ноутбук, может хоть пару баллов в глазах Лены заслужит.

- Не глусти, - маленькая теплая ладошка легла поверх его пальцев, сжатых в кулаки, - мама часто ластлаивается и селдится, но быстло площает, надо только извиниться.

Ничуть не смущаясь тем, что должен был бы быть в своей комнате, Лешик проигнорировал его изумление, и по-деловому забрался на диван, говоря все это. Потом наклонился, поднимая к себе же и собачку, которую уронил на пол, и опять повернулся к Алексею.

- Не думаю, что меня она быстро простит, - немного растерянно ответил Алексей, протягивая руку, чтобы помочь ребенку.

Но Лешик по-своему истолковал этот жест. И ухватившись за его ладонь левой рукой, шустро взобрался к нему на колени.

Алексей опешил.

Нет…, он не был против.

Просто не ожидал такого доверия от малыша, который видел его первый раз.

Руки, непроизвольно, сильнее сжались, крепче прижимая к себе маленького теплого человечка. И у Алексея перехватило горло, когда он вспомнил, что иногда, ночами, стоя в темной комнате, глядя на огни чужого города, мечтал о том, чтобы ее последние слова были правдой.

Не верил в свои мечты, но так хотел, думал, смогли бы они тогда сохранить то, что имели?

- Ты, таки глустный, папа, - малыш обхватил своими ручонками его щеки и заставил Алексея посмотреть прямо на него. - Может, ты не умеешь извиняться? - малыш, копируя взрослых, поджал губы. И этот жест так забавно смотрелся на детском лице, что Леша, невольно улыбнулся, не сразу понимая, как именно он его назвал. - Ладно, я тозе не умел, счас научу тебя, - Лешик вздохнул, так, словно и не ожидал ничего хорошего от взрослых.

Но Алексею уже было не до смеха.

- Ты знаешь, кто я? - неуверенно спросил он, поправляя кофту от голубой пижамы ребенка, в которую тот был одет, несмотря на то, что время шло к обеду.

Просто растерялся, не знал чем руки занять.

- Конешно, - Лешик улыбнулся, показывая четыре передних зуба, и удобней уселся на его руках, отвлекаясь, заглядывая в монитор. - Ты - мой папа, мне мама лассказывала, что тебе уехать было надо, и калтинку с тобой показывала. Она у меня в комнате стоит, - Лешик подтянул колени, сворачиваясь в клубочек на его ногах, и крепче прижал к себе плюшевую собаку, не видя, насколько ошарашен Алексей его простыми словами.

Наверное, для детской логики и понимания, в этом не было ничего сложного.

Папа уезжал, а теперь приехал.

И ребенок был счастлив. Это сразу бросалось в глаза.

Вот бы и Лена так обрадовалась, мелькнула крамольная мысль у Леши.

Но он тут же ее прогнал.

Не заслужил он простого решения.

И любви сына не заслужил. Это Лена, вместо того, чтобы вызвать злобу в ребенке, как поступили бы многие, проклиная при сыне негодяя-отца, сделала ему такой подарок…

- Значит так, подойдешь к ней, - Лешик потер левым кулачком глаза, и начал учить отца просить прощение. Надо было сдержаться, но Леша не смог, улыбнулся, слушая эти наставления. - Только надо лицо виноватым-виноватым сделать, чтобы она повелила, - ребенок задумался. - Мама доблая, она всегда велит, но лучше, сильно виноватым казаться. Штоб точно, - малыш снова зевнул. - И говолишь "плости меня, позалуста. Я больше не буду". Это всегда помогает.