палатке отца, а вот проснулась тут. Где? Что это? Такого не может быть. Ее усыпили и украли? Кто? Зачем? Кому нужна обычная девушка? Ужас льдом неизвестности сковывает душу. Белое молоко тумана куда не кинь взгляд, осознание того, что ты уже не владеешь своей судьбой порождает отчаяние. Она не умерла и не спит, она это точно знает, и от этого еще страшнее.

Неожиданно туман пришел в движение, дрогнул от порыва легкого ветра и закрутился воронкой вытягиваясь нитями потоков снежной вьюги вперед, постепенно открывая взору круглую, бесконечную пещеру, больше похожую на нору крота или червя, в которой стены, пол и потолок, составляют единое, полированное, белое целое. Где низ, где верх непонятно, и она несется в пустоту по этому ужасу, все больше набирая, и набирая скорость.

Тело скованно страхом так, что даже крик боится вырваться из трепещущей груди, сковав спазмом пересушенное горло.

Но вот впереди показалась темная точка, быстро превратившаяся в черный провал выхода. Казалось, что сильнее напугать невозможно, но это не так, тот мрак, в который вылетела в конце пути Слава, потряс ужасом, и так уже перепуганное сознание, на столько сильно, что бедная девушка не выдержала и отключилась. Жуткий мрак реальности сменился спасительным мраком небытия.

Очнулась она с мыслью о том: «Какой жуткий сон приснился», — но то, что это не сон, ворвалось в разум открывшейся взгляду картиной реальности:

Она сидит в черной траве, где каждый стебелек, каждый листок, каждая былинка отретуширована каплями алой, сочащейся крови. Впереди река, наполненная бушующим огнем, плещущимся плазмой по белому, как снег, песку пологих берегов, и антрацитовый, переливающийся электрическими сполохами, горбатый мост, перекинутый через поток лавы.

Рядом с ней три красивые, черноволосые девушки, закутанные по шею в плащи струящегося мрака. Сидят кружком, и молча смотрят в лицо, страшными глазами смерти.

— Где я? — Ответа нет. — Кто вы? — Вновь молчание. Слава попыталась встать, но сил нет, ноги не слушаются, они словно вросли в жуткую траву. — Почему вы молчите? Что со мной? — В ответ только взгляды страшных, безучастных глаз, отражающих огонь реки.

Вот на мосту показалась женщина. Она медленно перешла на их берег. Приблизилась и остановилась. Сидящие девушки молча встали, и склонились в глубоком поклоне, как своей госпоже.

Черная женщина. Черные распущенные по плечам волосы, стянутые на лбу черной диадемой, черное платье, расшитое черным орнаментом и черными кружевами, черные сапожки и белое как снег лицо с черными глазами без зрачков. Она властно махнула рукой, и девушки сели на свои места.

— Ты догадываешься кто я, и где ты находишься? — Прозвучал ее голос напевом власти, хотя черные губы даже не дрогнули.

Слава побледнела, но быстро взяла себя в руки и ответила вопросом на вопрос:

— Кто ты? Смерть? — Голос дрогнул внезапным осознанием.

Женщина рассмеялась, но не ответила. Она обошла, вокруг внимательно рассматривая сидящую пленницу:

— Что он только в тебе нашел? Обычная смертная девка, только в душе чуть больше доброты чем в других, да страха поменьше. Перепутал жалость к горбатой уродине с любовью, или чувство вины так подействовало? Поднимите ее. — Кивнула она девушкам. — Хочу повнимательнее рассмотреть невесту сына.

Три девушки подхватили Славу под руки и поставили на ноги. Женщина еще раз задумчиво обошла вокруг.

— Необычная душа в обычном теле. — Задумчиво наконец заговорила она. — Не буду томить. Я Морена — мать твоего жениха, изгнанного из Прави Богумира. Его шалость превратилась в преступление, и за это Перун выгнал внука из пантеона. Ты находишься на кромке, а перед тобой Калинов мост и река смерти.

— Богумир бог? — Выдохнула Слава. Ее почему-то мало впечатлило место перехода душ умерших в загробный мир, где она находилась, но осознание того, что ее жених всегда говорил правду о своем происхождении, а ему не верили, обожгло обидой за него.

— Бог. — Подтвердила Морена. — Теперь ты понимаешь, что он не может стать твоим мужем? Откажись от него. Сам он этого сделать не в силах, гордость не позволит признать ошибку. — Она ткнула черным, ухоженным ногтем в грудь Славуни. — Бог не может связать себя узами со смертной, этим он убьет свое бессмертие. Откажись от свадьбы если любишь. За это я верну тебе красоту. Расправлю горб и сотру с лица шрам, исполню любое желание.

— Но я люблю его, и не как бога, а как человека. — На глазах девушки показались слезы.

— Любишь? — Рассмеялась Морена. — А если я скажу, что в твоем уродстве повинен он. Это Богумир швырнул тогда в идола молнию. Это он искалечил тебя. Он принес тебе горе, и сейчас ты здесь из-за него.

— Пусть. — Упрямо насупилась Славуня. — Значит это должно было произойти. Мы встретились не просто так.

— На судьбу намекаешь? — Нахмурилась Морена. — Может и так, но я не позволю тебе убить своего единственного сына. Ты недостойна его. Он бог, а ты всего лишь смертная. Еще раз прошу: «Откажись добровольно, и весь этот ужас закончится»

***

Богумир проснулся от внезапно прострелившего душу предчувствия беды. Что-то случилось? Что с ним? Такое чувство не приходит просто так. Он сел и огляделся. Все как обычно. Ночь медленно течет своим чередом. Невдалеке горит костер пуская в темное небо танцующие искры, рядом с огнем часовой, внимательно всматривающийся во тьму. В лагере тихо. Спит, мирно посапывая Храб, а вот Орона нет, улетел.

Пространство внезапно сгустилось остановившимся временем. Костер, рядом с застывшим часовым, плюнул в небо протуберанцем пламени, крутанул вихрем искр, и оттуда в ночное небо взлетел огненный, крылатый змей. Огляделся, увидел Богумира, и опустился рядом с ним.

— Юж? — Удивился парень. (Юж — дух огня)

— Приветствую бога в мире Яви. — Склонил тот огненную голову, обдав жаром.

— Я уже не бог. Я изгнан. — Нахмурился тот.

— Пустое. Изгнан ты или нет, это не важно, все временно. Ты был и остаешься богом. Но я не для того явился, чтобы объяснять само — собой разумеющиеся вещи. С тобой хотят поговорить. Я посланец.

— Кто, мня хочет видеть? — Богумир встал.

— У кривой сосны, что в глуби соснового бора, тебя ждет Див. — Змей махнул