Непонятное тут что-то. А я непонятное не люблю, оно меня нервирует. Понимаете о чем я?

— Понимаю, — помолчав, произнесла Ряжская. — Ладно, пусть пока он будет. Хотя пугануть я его все равно пугану.

— Не-а, — ехидно протянул я. — Это тоже предоставьте мне. Я его нынче ночью сам пугану. Так, как вы сроду не сможете, при всех своих способностях.

— Я теперь его жалеть начинаю, — фыркнула Ольга Михайловна. — Не знаю, что именно ты задумал, но точно уверена в одном — врагам своим на его месте оказаться не пожелаю. Даже Соломиной, чтобы ей пусто было. Хотя нет, ей пожелаю. Очень уж она неприятная особа.

— У каждого из нас есть своя Соломина, — ее очень и очень толстый намек я не понять не мог, но решил ответить тоже завуалированно. — И каждая Соломина раньше или позже получит свое.

— Да, вот еще что… — Ольга Михайловна тяжело вздохнула. — Понимаю, что не совсем ко времени, но я снова о Яне. Саша, это несчастная женщина. Если бы ты только знал, какая у нее была тяжелая жизнь, как ей досталось от судьбы!

— Нет, — твердо ответил я. — Приворотами я не занимаюсь. От слова совсем. Ольга Михална, да вы не представляете даже, о чем просите. Этот заговор для людей не помощник, поверьте. Это потенциальный смертный приговор. И помочь ей после я уже никак не смогу, там обратно не отыграешь. Это анизотропное шоссе, Ольга Михална. Или, как вариант, система «ниппель». Туда дуй, оттуда… Не дуй. Уцелевший зуб даю — кончится все очень, очень плохо.

— Что значит — «уцелевший»? — обеспокоилась Ряжская. — Он тебе часть выбил, что ли?

— Это шутка была, — пояснил я. — Все на месте. Но приворот делать не стану.

— А может, есть другой способ решить ее проблему? — полюбопытствовала моя собеседница. — Не приворот, так еще что-то? Саша, ты же умный, подумай. А Яна твои мысленные потуги потом простимулирует. Скажем — плюс двадцать процентов к стандартному гонорару?

— Да не в деньгах дело, — печально произнес я. — Нет, я их люблю, но имеются вещи на порядок выше.

— Саша, — лукаво произнесла Ряжская. — Раз ты так заговорил, значит, идеи у тебя есть.

— Ольга Михална, у меня есть на спине шерсть — немного панибратски хмыкнул я, заработав от Сергея изрядно удивленный взгляд. — Редкая, зато своя.

Ну его изумление мне понятно. Ряжская тетка лютая, думаю, что у нее, что у ее мужа все по струнке ходят. И наши все ходить будут, полагаю.

Но мне надо знать, до каких пределов я могу дойти в общении с ней, где та пограничная линия, которую нельзя переходить ни при каких условиях. Она изучает меня, это ясно как белый день. Причем пускает в ход все приемы, включая самые грязные — провоцирует, ищет болевые точки, смотрит на мою реакцию в некомфортных ситуациях.

Я, кстати, даже не удивлюсь, если странное поведение Силуянова ее рук дело. Актриса она великолепная, удивление ей сыграть как нефиг делать.

Но и я изучаю ее. Внимательно и неторопливо.

Спинным мозгом чую — нам еще долго общаться придется. И мне надо знать, где те пределы, за которые лучше не соваться. Где та точка, которую можно назвать «критической».

И еще — мне надо почуять, когда она из доброй тети захочет превратиться в суровую госпожу. Не в БДСМ смысле, а в жизненном. Когда вместо: «может, поможем» прозвучит: «пойди и сделай». Не хочется проморгать этот момент.

— Шпана, — хмыкнула Ряжская. — С бизнес-леди — и на дворовом жаргоне разговаривать. Ох, обтесывать тебя еще и обтесывать.

— Ощутил себя Буратино, — хмыкнул я. — Ладно, подумаю по поводу вашей Феликсовны. Может, что в голову и придет. Например — мысль какая.

— Подумай, — разрешила Ряжская. — Дело хорошее. А про Силуянова этого забудь. Завтра ему кое-что объяснят, так что он больше тебя не побеспокоит. Завтра вообще в вашем богоугодном заведении ожидается интересный день. Тебе понравится.

И она повесила трубку.

— Держите, — протянул я смартфон Сергею, тот немедленно потянул его к уху. — Не-не, там уже никого. Все, абонент не абонит.

— А как же? — он посмотрел на меня. — А мне чего теперь?

— Понятия не имею, — пожал плечами я. — Домой езжайте, к семье, к детям. Или еще куда. Дело ваше.

— О, Сашендра! — раздался голос сверху, по лестнице процокали каблучки. — Точнее даже — неуловимый Джо. Ты куда пропал? Я как ни зайду — тебя все нет.

Это была Маринка, которая, похоже, только-только вернулась домой. Кстати — да, громыхал дверями лифт на ее этаже.

Была моя соседка нынче печальна и томна. Да еще и пристойно одета. Я бы сказал — на редкость. Вполне себе демисезонный плащик вместо кислотного цвета куртки, юбка ниже колена, блузка, под которой не то что ее юное трепетное тело невозможно было разглядеть, но и даже пару татуировок, на него нанесенных. Не исключено, что там даже нижнее белье сегодня имелось. И правда — осень пришла.

— Все дела да случаи, — ответил я ей. — А ты чего домой так рано?

— Я приличная девочка, — небрежно бросила она мне, оценивающим взглядом окидывая Сергея. — А ты что, с «братвой» теперь дела имеешь? Никак, ты самую главную банковскую тайну узнал, и теперь тебя прессингуют? Так расскажи ее мне, пока тебя не грохнули. Я про это статью напишу, и смерть твоя будет не напрасна.

Сергей немного оторопело смотрел на Маринку, которая, склонив голову к плечу, с интересом строила ему глазки, часто-часто хлопая ресницами.

— Это медбрат, — укоризненно сказал я и помахал ладонью перед лицом Сергея. — Да прекрати ты нагонять эротизм в атмосферу, вон совсем перепугала человека. Он мне средство приносил, от зубов. Я, понимаешь, сегодня упал и так челюстью брякнулся…

Марина посерьезнела, цапнула мое лицо, повернула влево-вправо, нехорошо посмотрела на Сергея и спросила:

— Может, доктору Стасу позвонить? Он быстро подъедет. Два врача, два мнения. Типа, консилиум.

— Да нормально все, говорю, — отмахнулся я. — Ты лучше скажи, что там у тебя с шоу? Я слышал, они тебе крепко на мозг приседали?

— Долгий разговор, — соседка, как видно, сделала какие-то свои выводы, скинула с себя флер загадочности и снова стала привычно легкомысленной. — Пошли ко мне, расскажу.

— Сейчас не могу, — отказался я. — Дела. Давай завтра?

— Завтра — это путь в никуда, — Маринка щелкнула замком сумочки и достала сигареты. — Знаешь, Смолин, я тут недавно поняла одну простую вещь — говоря «завтра», мы, по сути, отказываемся жить здесь и сейчас. Никто из нас не знает, сколько ему отмерено. Может — час, может — век. Но если здесь и сейчас