блаженства? Мне страшно этой высоты, невольно кружится голова, взору представляется внизу безграничная пропасть, где грозно чернеется неизбежная гибель. О, нет, Гедвига, эта любовь, столь же ужасная, сколько греховная, не возмутила мою душу, и я твердо верю, что душа моя останется навсегда чистой и свободной от такого чувства. Но может случиться, что какой-нибудь мужчина возбуждает в нас особенное уважение или даже изумление перед могучей силой своего духа. Больше того: мы чувствуем, что в его присутствии нами овладевает загадочное состояние какой-то душевной уютности; мы как будто впервые пробуждаемся, дух наш высоко парит, жизнь впервые кажется нам светлой, и мы радуемся, когда этот человек приходит, грустим, когда он уходит. Ты называешь это любовью? Если да, то для чего стала бы я скрывать, что утраченный нами Крейслер возбудил во мне такое чувство, и что я теперь болезненно ощущаю его отсутствие.

– Юлия! – воскликнула принцесса, быстро вскакивая с своего места и устремляя на Юлию пылающий взгляд: – Юлия, можешь ли ты представить его в объятиях другой женщины и не испытывать при этом бесконечной, неизъяснимой муки?

Юлия вспыхнула.

– Я никогда не представляла себе, что он находится в моих объятиях, – возразила она тоном, ясно свидетельствовавшим, что она чувствовала себя глубоко оскорбленной.

– О, ты не любишь его, ты не любишь его! – громко воскликнула принцесса, снова опускаясь на софу.

– Ах, если бы только он вернулся! – возразила Юлия. – Чисто и безгрешно то чувство, которое я испытываю по отношению к этому дорогому мне человеку, если никогда уже более я не увижу его, мысль о нем, незабвенном, будет светить в моей жизни, как прекрасная, лучезарная звезда. Но нет, он вернется! Впрочем, как может…

– Никогда, – возразила принцесса резким, суровым голосом, – никогда не посмеет он вернуться; я слышала, что он находится в аббатстве Канцгейм и намерен, отрекшись от мира, вступить в орден святого Бенедикта.

Юлия встала и подошла к окну, на глазах у нее заблистали слезы.

– Твоя мать права, совершенно права, – продолжала принцесса. – Мы должны радоваться, что этот сумасшедший удалился. Он, как злой дух, ворвался к нам в душу, чтобы расстроить и измучить нас. Музыка была волшебным средством, с помощью которого он запутал нас в свои сети. Я никогда больше не хочу его видеть!

Слова принцессы терзали Юлию. Она хотела уйти и взяла шляпу и шаль.

– Ты хочешь покинуть меня, – воскликнула принцесса, – ты хочешь уйти от меня, милая моя Юлия? Останься, останься, утешь меня, если ты можешь! Что-то ужасное соединяется для меня с этими залами, с этим парком! Знаешь…

Гедвига подвела Юлию к окну и, показывая на павильон, в котором жил адъютант принца Гектора, начала глухим голосом:

– Посмотри туда, Юлия! В этих стенах скрывается какая-то ужасная тайна: кастелян и садовники уверяют, что с отъезда принца там никто не живет, что двери там наглухо забиты, а между тем… но погляди, погляди! Разве ты не видишь там у окна?

Действительно, у окна, расположенного во фронтоне павильона, Юлия заметила темную фигуру, которая быстро исчезла в то же самое мгновение.

Рука Гедвиги судорожно дрогнула в руке Юлии.

– Не может быть никакой речи о страшной тайне или о привидениях, – сказала Юлия, – весьма возможно, что кто-нибудь из прислуги самовольно пользуется незанятым павильоном. Можно сделать внезапный осмотр павильона, тогда видно будет, что это за фигура, выглядывающая из окна.

Принцесса удостоверила, однако, что старый, преданный кастелян давно уже исполнил ее желание и говорит, что, осмотревши весь павильон, он не нашел там ни малейшего следа человеческого существования.

– Слушай, – проговорила принцесса, – я расскажу тебе, что произошло три ночи тому назад! Ты знаешь, у меня часто бывает бессонница, я встаю тогда и хожу взад и вперед по комнатам до тех пор, пока вместе с утомлением не придет сон. Три ночи тому назад со мной случилась бессонница, и я отправилась в эту комнату. Вдруг по стене скользнуло отражение света; я посмотрела в окно и увидала четырех мужчин, из которых один нес потайной фонарь; все они скрылись около павильона, причем я не успела заметить, вошли они в него или нет. Прошло немного времени, в окне павильона показался свет, и чьи-то тени начали скользить туда и сюда. Потом в окне опять стало темно, но сквозь куст прорезался ослепительный свет, который, должно быть, выходил сквозь отворенную дверь павильона. Свет все приближался и приближался, наконец, из куста показался бенедиктинский монах; в левой руке у него был факел, в правой – распятие. За ним шло четверо мужчин. На плечах они несли носилки, покрытые черным покровом. Только они прошли несколько шагов, как навстречу им вышла новая фигура, закутанная в длинную мантию. Они остановились и опустили носилки на землю: темная фигура отдернула покров, из-под него показался труп. Я чуть не лишилась чувств, я едва успела заметить, что носилки были снова подняты, и вся группа быстро удалилась вслед за монахом, скрывшись в широкой боковой аллее, которая ведет через парк по направлению к аббатству Канцгейм. С тех пор темная фигура показывается у окна, и я думаю, что, быть может, это призрак убитого пугает меня.

Юлия была очень склонна счесть весь рассказ Гедвиги за сон или за обман взволнованных чувств. Кем мог быть этот мертвец, вынесенный из павильона при таких таинственных Обстоятельствах? Никто не пропал из числа обитателей Зигхартсгофа. Потом, кто мог бы поверить, что невероятный мертвец, как привидение, бродит в том здании, откуда вынесен был труп! Юлия представила принцессе все эти соображения, присовокупив предположение, что загадочный призрак у окна мог быть просто оптическим обманом или шуткой старого мага, мейстера Абрагама, который, нередко забавляясь подобным образом, быть может, и в данном случае пожелал населить пустой павильон привидениями.

– Как быстро люди объясняют все чудесное, сверхъестественное! – проговорила с улыбкой принцесса, уже вполне овладев собой. – Что касается мертвеца, ты, по-видимому, забыла о происшествии, которое случилось в парке перед тем, как Крейслер покинул нас.

– Боже мой, – воскликнула Юлия, – неужели же, действительно, тут кроется злодеяние? Но кто мог его совершить? Кто пал жертвой?

– Ну, ну, – продолжала принцесса, – ведь ты знаешь, что Крейслер жив. Но жив и тот, кто сгорает любовью к тебе. Не смотри на меня так испуганно! Ты сама должна была давно уже подозревать то, что я скажу тебе, то, что могло бы тебе очень повредить, оставаясь для тебя тайной. Принц Гектор любит тебя, тебя! Любит со всей страстностью, присущей его нации. Я была его невестой, я и теперь – его