Песнь Песней – возвращение в Эдем, но ее герои – не совсем такие, как Адам и Ева. Поэзия Песни являет нам жизнь без греха и его тягостных последствий. Да, есть и гневные братья (1:6), и дождливая зима (2:11), и «лисенята, которые портят виноградники» (2:15), и тревога в отсутствие любимого (3:1–4; 5:6–8; 6:1), и жестокость и грубость стражей (5:7), и даже смерть (8:6). Однако любовь побеждает то, что ей угрожает.

В параллели с Быт 2:24 Песнь изображает идеал «взаимной гармонии мужчины и женщины».[1975] Это вдохновенное размышление о божественном идеале сексуальности после грехопадения можно рассмотреть по тем же десяти пунктам, которые мы использовали в анализе сексуальности, какой она была изначально (см. выше главы 1–2 относительно Быт 1–3). О первых девяти пунктах у нас пойдет речь в данной главе, а о последнем (и самом важном в богословском смысле) – в следующей главе.

Песни Песней присуще то же высокое учение о творении, что и библейской литературе Премудрости в целом.[1976] Правда, напрямую не сказано, что Бог «все соделал прекрасным в свое время» (Еккл 3:11), но о красоте творения, вышедшего из рук Творца в Шестоднев, напоминают описания природы: яркий свет, источники, изобилие вод, холмы и горы, пастбища и виноградники, деревья и цветы, солнце и луна, птицы и животные.[1977] Как и в Быт 2, особый упор сделан на райский сад как обитель возлюбленных.[1978] Аналогичным образом, сексуальность – один из уставов творения, данный людям в наслаждение.[1979] «Голоса Песни Песней прославляют творение сексуальности в Быт 2».[1980]

В то же время, подобно первым главам Бытия, Песнь четко размежевывает сексуальность и божество: сексуальность принадлежит к тварному устройству, а не к сфере божественного. «Нигде столь ясно не дает о себе знать протест Израиля против насыщенной мифами атмосферы его окружения (как в Песни Песней. – Р. Д.)… Любовная лирика Песни Песней несомненно предполагает, что яхвизм несовместим с обожествлением секса».[1981] Песнь Песней не только не воспроизводит мифологию культов плодородия, как думали некоторые авторы,[1982] но, возможно, даже, как и Быт 1–3, содержит сознательную (или как минимум имплицитную) полемику с культами плодородия. В своей острой статье Конни Уайтселл подытоживает яркие параллели между шумерскими мифами плодородия и Песнью и приходит к выводу: Песнь «опровергает парадигму богинь плодородия», «пытается оторвать сексуальность от ее мифологических и магических корней и ограничить обычным человеческим опытом».[1983] В отличие от месопотамских мифов, где боги участвовали в оргиастических ритуалах, связанных с плодородием, в Песни «сексуальность не имеет ни магической силы, ни связи с богиней; романтическая любовь причастна плодородию и подобна ему, но не вызывает его».[1984]