После того как молодой человек изложил своё дело, ненадолго воцарилось молчание.

– И что же, как друг, вы посоветовали бы нам предпринять? – спросил маркиз.

– Ах, дорогой маркиз, я безгранично благодарен вам за этот вопрос. Вы доверитесь мне? Вы последуете моему совету? В таком случае умоляю и заклинаю вас: оставайтесь в замке, откажитесь от всяких помыслов об эмиграции. Здесь, у себя дома, вы в относительной безопасности. Ещё есть люди, которые питают к вам уважение. Отец употребит всё своё влияние, чтобы отвести от вас угрозы. Скажите мне наконец, что вы согласны отказаться от этой безумной и опасной поездки.

Шевалье посмотрел с язвительной усмешкой на графа и снова склонился над игральной доской. Маркиз тоже улыбнулся.

– Так вот какова ваша хвалёная свобода! – воскликнул он. – Нельзя даже выехать из дому в собственном экипаже без того, чтобы тебя не задержали и не заточили в тюрьму. Любопытно, что и говорить.

– Не надо ходить далеко за примерами, дорогой маркиз, – промолвил шевалье де Мазан и, не оборачиваясь, кивнул в сторону де Мори. – Примите за общее правило: когда чернь вдруг начинает бунтовать, за этим всегда стоит подстрекатель – человек иного, более высокого сословия, который руководствуется своими мотивами. Но таким людям весьма свойственно портить себе игру: они не могут избавиться от смутного желания угодить всем – и нашим и вашим.

Шевалье де Мазан слыл в семье острословом и мудрым советчиком. Вот и теперь его выслушали с необычайным вниманием, а затем с улыбкой посмотрели на гостя: интересно, как он воспримет эти слова?

– Надеюсь, господин де Гру не разделяет гнусных подозрений своего кузена. Господин де Гру давно меня знает…

– А есть ли у меня какие-нибудь основания относиться к вам с бóльшим уважением после того, как я достаточно хорошо вас узнал? – вопросил маркиз, слегка поклонившись гостю.

Молодой человек уже готов был ответить, но вдруг осёкся: в эту минуту из дальней двери, занавешенной гобеленом, в гостиную вошла девушка в белом платье, удивительно стройная, исполненная грации и изящества, с милым личиком и большими испуганными голубыми глазами. Она застыла у порога, уставившись на гостя. Низкий поклон виконта, похоже, вывел её из замешательства. Она учтиво поклонилась в ответ и, плавно пройдя по паркету позади младших госпожей де Гру, стала в углу за креслом, где сидела старая маркиза.

– Ты принесла мне мой веер, Леонора? – спросила старуха.

– Вот он, мадам, – тихо проговорила девушка, подавая веер.

Но, произнося эти слова, она не сводила глаз с виконта де Мори, стоявшего напротив, лицом ко всем собравшимся. Её появление, похоже, на мгновение лишило его дара речи. Шевалье по-прежнему улыбался, вперив свои чёрные глаза в Бернара, – такое выражение взгляда бывает у змей, – между тем маркиз обнаружил некоторые признаки беспокойства, а лицо его исказилось гневом.

Маленькая графиня де Гру, слабонервная, нетерпеливая особа, посмотрела на мужа, стоявшего подле неё, как бы умоляя: «Ради бога, сделай что-нибудь, чтобы прекратить эту сцену». И граф, напустив на себя величественную важность под стать Людовику XIV, выступил вперёд и пожелал знать, сообщил ли господин де Мори всё, что имел сообщить.

– Я предупредил вашу семью об опасности, сударь, – спокойно ответил Бернар, – и всё ещё смею надеяться, что предупредил не напрасно. Мой долг – безропотно сносить ваши обвинения, к которым склоняет вас подозрительность. Я мог бы предполагать, что найду здесь такой приём. Я рад, что среди вас есть по крайней мере один человек, не разделяющий ваших подозрений.

– Я никогда, никогда не унижусь до этого, – послышался торопливый полушёпот из-за кресла маркизы.

Бернар поклонился в знак благодарности.

– Довольно! Это уже слишком, – тихо проговорил шевалье, обратившись к маркизу де Гру. – Вы сами положите этому конец или прикажете мне?

Но тут вмешалась старая маркиза.

– Ну что же, прощайте, сударь, – сказала она, вставая. – Покорнейше благодарим вас. Если ваше предостережение не лишено оснований, мы, вероятно, никогда больше не увидимся с вами. Я бы только попросила вас употребить всё своё влияние, прибегнув также к содействию вашего отца, дабы по возможности сократить наше пребывание в тюрьме.

Виконт де Мори низко поклонился и вышел из гостиной. Маркиз дал знак сыну оставаться на месте и сам направился проводить виконта.

– Послушайте, что я скажу, дорогой друг, – произнёс он, заводя гостя в приёмную. – Что касается меня, то я нисколько не сомневаюсь в ваших честных намерениях. Но видите ли, вы в немилости у де Мазана и дам. Он ревнует вас, а они на его стороне.

– Позвольте с вами не согласиться. Отнюдь не все. Иначе с чего бы он стал ревновать ко мне?

– А, вы о мадемуазель. Она не в счёт. Однако послушайте: на свой страх и риск хочу предоставить вам хорошую возможность. Поезжайте с нами. Доверьтесь нашей небезопасной карете. Когда мы благополучно пересечём границу, вы можете поссориться с де Мазаном – вызовите его на дуэль и убейте, если вам так угодно. И тогда вы сможете попытать счастья…

– Вы очень любезны, сударь. Но я связал свою судьбу с Францией. Что же касается кареты, жаль, что вы никак не хотите поверить в опасность вашей затеи. Ах, позвольте, я хотя бы спасу вашу племянницу!

– Это невозможно! – отвернувшись, произнёс маркиз. – Я дал слово де Мазану и при всём желании не могу нарушить его.

– Ужасно! Какое варварство! Жертвовать такой жизнью.

– Ни слова больше. Сюда кто-то идёт. Благодарю вас за ваши добрые намерения. Прощайте.

Виконт де Мори покинул замок. Когда маркиз де Гру вернулся в гостиную, вид у него был усталый и мрачный; казалось, будто он за один миг превратился в старика.

II

Мадемуазель Леонора де Гру д’Изамбер играла далеко не последнюю роль в замке. Её отец женился – весьма необычный шаг для младшего сына, – и, что ещё удивительнее, женился по любви, на наследнице имения Изамбер. Таким образом он стал владельцем большого поместья с великолепным замком и обрёл полную независимость от родителей. Но фортуна улыбалась ему недолго. Он и его жена умерли в молодом возрасте, а их единственный ребёнок был отдан на попечение бабушке – старой маркизе де Гру.

Леонора, тихая, застенчивая девушка, во всём беспрекословно подчинялась величественной, строгой и властной старухе, что было необычно даже для Франции того времени. Ей прочили в мужья де Мазана, бессердечного салонного фата, который был к тому же на двадцать лет её старше. «Умён, прекрасно воспитан, аристократ, обаятельный человек», – твердили де Гру всякий раз, когда заходила о нём речь. Лишь один маркиз не присоединял своего голоса к хвалебному хору: кое в чём он расходился во мнениях с блестящим кузеном своей жены. Разумеется, открыто несогласие не проявлялось – лишь нет-нет да возникали сомнения: неужели и впрямь можно быть таким алчным, скупым и жестоким и в то же время первенствовать среди людей благородного сословия?