их крики «Viva San Marco!» все чаще смешивались с другим, более грозным военным кличем: «Долой французов! (A basso i francesi!)» Вскоре началась серьезная прицельная стрельба: французских солдат, замешкавшихся на углу улицы, снимали выстрелом на месте, а целый взвод, отправившийся за город на поиски продовольствия, могли внезапно окружить и безжалостно перерезать. Ответные меры Баллана были быстрыми и предсказуемо суровыми, но не приносили результата. К началу апреля итальянцы и французы окончательно перестали изображать вежливость по отношению друг к другу.

Бонапарт по пути в Вену получал полную информацию об ухудшении ситуации и 9 апреля решил отправить дожу ультиматум, который должен был доставить немедленно и лично в руки особый посланник – его адъютант генерал Жюно. Жюно прибыл в Венецию вечером Страстной пятницы, 14 апреля, и немедленно потребовал аудиенции у дожа на следующее утро. Ответ был вежливым, но твердым: такая встреча невозможна. Великая суббота – день, который по традиции посвящен религиозным церемониям, и ни в этот день, ни в Пасхальное воскресенье невозможно вести никаких государственных дел. Однако дож и коллегия будут рады принять генерала рано утром в понедельник.

С таким ответом Жюно не был готов примириться. Его не интересовали религиозные церемонии, и он прямо об этом заявил. У него приказ встретиться с дожем в течение 24 часов, и он намерен его исполнить. Если он не получит аудиенцию в этот срок, то уедет, а Венеции придется иметь дело с последствиями, которые, как он намекнул, будут неприятными.

Таким образом, когда коллегия неохотно приняла представителя Бонапарта субботним утром, как он того желал, ее достоинство уже пострадало. Проигнорировав кресло, на которое ему указали (по правую руку от дожа, куда обычно сажали послов), Жюно остался стоять, без предисловий вынул из кармана письмо Бонапарта и принялся его зачитывать. Это весьма памятное письмо; читая его, словно слышишь голос диктующего его молодого генерала, так что стоит привести его полностью.

Юденберг, 20 жерминаля, год V

Вся материковая часть Светлейшей республики вооружилась. Со всех сторон раздаются вопли вооруженных вами крестьян: «Смерть французам!» Они уже сделали своими жертвами несколько сотен солдат из армии Италии. Напрасно вы пытаетесь снять с себя ответственность за ополчение, которое создали. Неужели вы думаете, что, находясь в сердце Германии, я не в силах обеспечить уважение к самому передовому народу мира? Неужели вы ожидаете, что итальянские легионы станут терпеть те убийства, которые вы инициировали? Кровь моих собратьев по оружию будет отмщена, и нет ни одного французского батальона, который, получив подобное задание, не ощутил бы удвоенного мужества и утроенных сил.

Венецианский сенат ответил черным вероломством на великодушие, которое мы всегда проявляли. Я отправляю вам это письмо с моим главным адъютантом. Быть войне или миру? Если вы не предпримете немедленных мер по уничтожению этих отрядов ополчения, не арестуете и не доставите ко мне ответственных за недавние убийства – война объявлена.

Турки не стоят у ваших ворот. Ни один враг вам не угрожает. Вы намеренно изобрели предлоги, чтобы притвориться, будто единение вашего народа против моей армии оправданно. Ваши войска должны быть распущены в течение 24 часов.

Мы больше не живем в эпоху Карла VIII. Если вопреки ясно высказанным пожеланиям французского правительства вы принудите меня вести войну, не думайте, что французские солдаты последуют примеру ваших ополченцев и опустошат земли невинных и несчастных обитателей Террафермы. Я буду защищать этих людей, и настанет день, когда они благословят те преступления, которые заставили армию Франции освободить их от вашей тирании.

БОНАПАРТ

Все потрясенно молчали. Жюно швырнул письмо на стол перед собой, затем развернулся на каблуках и вышел из зала, направившись к лодке, которая ждала его на набережной, чтобы отвезти обратно во французскую миссию.

Собрание коллегии было не единственным чрезвычайным мероприятием, прервавшим официальные богослужения в последнее мучительное Пасхальное воскресенье республики. Тем же вечером собрался сенат, одобривший 156 голосами против 42 раболепное письмо с извинениями. Бонапарта уверили, что деятельность крестьян, против которой он возражал, была всего лишь спонтанным проявлением верности, и ее единственной целью было усмирение бунтовщиков за Минчо; случайные прискорбные инциденты объясняются временной неразберихой и ни в коей мере не являются виной правительства, которое всегда подчеркивало необходимость сдержанного поведения. Будут приложены все усилия, чтобы задержать виновных в насилии по отношению к французам и призвать их к ответственности. В качестве дополнительного и добровольного знака своих честных намерений республика также распорядится отпустить всех политических узников, взятых при Сало. Письмо доверили двум особым посланникам – Франческо Донато и Лунардо Джустиниани – и немедленно отправили адресату.

Однако не успели эмиссары покинуть лагуну, как с материка пришли вести, вызвавшие еще больший ужас, чем появление Жюно: вся Верона неожиданно восстала против французов. На протяжении всей Страстной недели по всему городу таинственным образом появлялись плакаты и надписи, призывавшие население к массовому бунту; венецианцы и французы срывали их, однако они почти сразу появлялись вновь. Священники, которые всегда были известны антиреволюционной агитацией, тоже воспользовались предшествующими Пасхе днями, чтобы настроить паству против захватчиков. Кроме того, случился и обычный приток крестьян, которые прибыли из провинции по случаю праздника, и к полудню Пасхального понедельника (17 апреля), как следует отметив Пасху, они шумно и несколько нетвердой походкой слонялись по улицам, как никогда готовые подраться. В таких обстоятельствах и с учетом и без того взрывоопасной ситуации отдельные насильственные действия вскоре превратились в массовые беспорядки. К наступлению ночи около четырехсот французов были взяты в плен, а остальных вынудили искать убежища в трех городских крепостях – Кастель-Веккьо, Кастель-Сан-Пьетро и цитадели Санта-Феличе. Их загнали туда и фактически заставили выдерживать осаду, пока 20 апреля прибытие нового подразделения французских войск не обеспечило их освобождение; однако даже после этого порядок в городе полностью восстановили лишь спустя три дня.

Возмездие Бонапарта за события, которые назвали Pasque Veronesi – Веронской Пасхой, – было суровым. Он потребовал компенсацию в 120 000 дукатов; в Вероне систематически расхищали картины, скульптуры и произведения искусства; из церквей забирали серебро, безжалостно разграбили дворец Монте-ди-Пьета. Для армии Наполеон потребовал безвозмездно предоставить 40 000 пар сапог и одежду в том же количестве. Восемь предводителей восстания, в том числе и монах-капуцин Луиджи Колларедо, были казнены расстрельной командой.

Здесь следовало бы спросить, какую роль во всем этом играла Венеция. На удивление небольшую, поскольку при первой же возможности два ее высших должностных лица, Джованелли и Контарини, переоделись в крестьян и бежали из города. На следующий день их убедили на короткое время вернуться, но