людей отражались настороженность, презрение, брезгливость, тревога, ненависть и отвращение.

Но что с того.

Ничто из этого больше не имело значения.

Репутация, достоинство, жизнь.

Две жизни он видел, как Мо Жань опускается в эту бездонную пропасть, но оказался совершенно беспомощен. Сейчас он чувствовал лишь невыносимую сердечную боль. Это он потерпел поражение.

Это он опоздал.

Мо Жань слабел на глазах, сознание постепенно покидало его. Потеряв слишком много крови, его тело становилось все холоднее:

— У меня есть только одна маленькая корзинка… — еле слышно пробормотал он, — маленькая дырявая корзинка… она пустая… я так давно пытаюсь ей зачерпнуть…

Подсознательно он пытался свернуться калачиком. Мертвенно-бледные губы едва заметно шевельнулись, послышался всхлип.

— Учитель… сердце болит… обними меня, прошу тебя.

Сердце Чу Ваньнина скрутило мучительной болью, но все, что он мог, это снова и снова повторять:

— Я держу тебя, боль уйдет, уже не больно.

Но Мо Жань не слышал, его угасающее сознание окончательно спуталось.

Все смешалось и превратилось в хаос из образов.

Казалось, он перенесся на много лет назад и превратился в вечно голодного и оборванного маленького беспризорника, живущего в сарае для дров.

Вот он, захлебываясь от слез, стоит на коленях у разрытой безымянной могилы над гниющим трупом матери.

Вот он император Тасянь-Цзюнь, не способный повернуть назад и вернуть прошлое.

Вот он одинокая тень под Пагодой Тунтянь.

Вот он образцовый наставник Мо, который в ожидании, пока душа его Учителя вернется в мир, в одиночестве странствует по миру с мечом в руке.

Вот он тот мужчина, что дождливой ночью свернувшись калачиком на холодной постели, уткнулся лицом в мокрую от слез подушку.

— Мне больно… правда так больно… Учитель, я ведь за все расплатился? Теперь ведь я уже чист…

Все становилось все более размытым и туманным.

— Учитель.

В конце концов, это дитя, этот юноша, этот демон, этот тиран, этот маленький ученик, задыхаясь, забормотал, и звук его голоса был подобен тающей облачной дымке:

— Так темно, мне страшно… я хочу вернуться домой…

Услышав его, Чу Ваньнин не мог больше сдерживаться и разрыдался в голос.

«Мо Жань, Мо Жань, почему ты такой глупый?

Какое еще расплатиться, какая еще чистота…

Это я у тебя в долгу.

Никто не знает правды, и даже твои собственные воспоминания об этом стерты, но я, наконец-то, знаю…

Я наконец-то знаю, что хотя ты был моим учеником всего несколько месяцев, однако две своих жизни провел, защищая меня…

Взвалив на свои плечи всю дурную славу, обвинения и вину, заблуждения и клевету, ты был вынужден превратиться в кровожадного безумца, лишенного разума, грязного и порочного.

Если бы не ты, то человеком, стоящим сегодня на коленях на этом помосте, был бы именно я. Тем человеком, у которого вырвали сердце… тоже был бы я.

Именно Тасянь-Цзюнь отдал свою душу, чтобы защитить от мрака чистое сияние звезды Юйхэна[276.4].

И с тех пор сам навечно погрузился во тьму.

А я остался на свету.

Все это ошибка, все неправильно».

В это время отборные бойцы Цитадели Тяньинь, подобно подкрадывающимся к жертве гепардам, кружили вокруг них, ожидая команды атаковать. Когда, наконец, им был дан знак, их остро заточенные когти разорвали воздух, и больше сотни человек бросились на них, намереваясь убить!

Золотой свет Тяньвэнь стал почти белым, но таким ярким, что почти ослеплял.

— Уничтожьте их!

— Остановите их!

Чу Ваньнин закрыл глаза.

Враги окружили их со всех сторон[276.5], отовсюду слышались громкие призывы убить…

В тот момент, когда все противники атаковали разом, и свет солнца отразился от их жаждущих крови мечей, Чу Ваньнин резко открыл глаза! Когда он опустил руку и раскрыл ладонь, вдруг поднялся вихрь, и среди свиста ветра раздался громкий крик Чу Ваньнина:

— Призываю Хуайша!

Глава 277. Цитадель Тяньинь. Всеми покинутый этот достопочтенный

Этим криком в мир был призван сияющий золотом зловещий клинок, своей свирепостью и жаждой убийства оскорбляющий небеса!

Многие из свидетелей его явления переменились в лице, и даже лучшие бойцы Цитадели Тяньинь невольно попятились назад, однако вскоре кто-то все же смог набраться смелости и закричал:

— Не отступать, ни шагу назад!

— Нельзя оставлять в мире такое зло! Нужно прямо сейчас с корнем вырвать эти сорняки!

Не желая уступать, обе стороны уже «вложили стрелы в лук и натянули тетиву», так что атмосфера накалилась до предела…

— В атаку!

Этот приказ был подобен капле воды, упавшей на сковороду с раскаленным маслом. В одно мгновение поднялся шум и началась суета! Заклинания и острые клинки со всех сторон обрушились на людей в центре помоста для наказаний. Тогда Чу Ваньнин поднял руку с Хуайша и в тот же миг, пронзив облака, на землю пролился золотой свет, который с легкостью блокировал все атаки. С помощью своей духовной силы один человек смог отбить все обрушившиеся на них, словно приливные волны, атаки лучших заклинателей мира совершенствования. Отражаясь в его глазах, блеск меча и брызги крови дополняли и усиливали красоту друг друга, сделав его лицо похожим на лик прекрасного демона[277.1].

Он защищал Мо Жаня мечом, плотью и кровью своего тела, своей жизнью и всей чистотой, что у него осталась.

Никто не слушал его объяснений, никто не хотел дать загнанным в ловушку зверям шанс на спасение и возвращение назад. Отныне не было надежды, не было шанса на искупление, не было доверия и не было света.

В итоге у них не осталось ничего, кроме друг друга.

— Мо Жань, потерпи еще, я заберу тебя с собой.

Внезапно особо мощное и свирепое заклинание прорвало защиту, попав Чу Ваньнину в плечо, и в тот же миг хлынула кровь. Рана оказалась настолько глубокой, что сквозь разорванную плоть можно было увидеть белую кость, но Чу Ваньнин лишь прикусил губу, и снова яростно взмахнул мечом…

— Быстрее, отойдите! — закричали заклинатели на трибунах, — Отойдите в сторону!

Хуайша обладал необыкновенной мощью, и когда этот меч с грохотом обрушился на помост, камни и пыль взметнулись ввысь, застилая небеса. Нанося удары вдоль и поперек, меч вложил в них бушующую внутри него сокрушительную силу, отчего по земле разошлись несколько трещин, таких глубоких, что дна их было не разглядеть.

Раздался пронзительный голос Му Яньли:

— Чу Ваньнин! Чтишь ли ты еще законы небес[277.2]?!

— …

Увидев, что он не обращает