Я уже стал понимать, что Хрущев и иже с ним начали бояться популярности в народе Жукова, поэтому решили урезать его, как бы Жукова не двинули на передовую роль государства.

Я сидел и размышлял, сколько подлости и двуличества у мелких людей, которым народ доверил руководить страной. Мне было противно смотреть на этих людей…

Я уехал с этого заседания с тяжелым сердцем, возмущаясь поведением Хрущева, Брежнева и Желтова.

Вечером мне позвонил Микоян и сказал, чтобы я организовал в Усово, в доме приемов угощение на 20 человек. Я дал соответствующее указание. Через час Микоян вновь позвонил на квартиру и говорит, чтобы я также был в Усово. Я отказался, сославшись на грипп, а Микоян настаивал и под конец разговора сослался на указание Хрущева. Пришлось ехать. Там собрались члены Президиума, а из военных Малиновский, Конев, Москаленко и Желтов. Начались тосты.

Хрущев сразу начал строго, что нужно подобрать Министра обороны. Видно было, что Конев рассчитывал на эту должность, но когда Хрущев назвал Малиновского, Конев сразу стушевался и на вопрос Хрущева: «Правильно мы делаем?» — Конев ничего не ответил. Другие также сдержанно приняли эту кандидатуру, и через полчаса пир закончился.

Когда выходили со 2-го этажа, к нам с Москаленко подошел Малиновский и говорит: «Какой из меня министр?» и посмотрел выжидающе на нас. Мы промолчали…

На следующий день после партактива пришел Жуков. Жукова с аэродрома сразу повезли на заседание Президиума. После того как он сделал краткое сообщение о проделанной работе и встречах, которые он имел в Югославии, было принято решение «одобрить поездку товарища Жукова».

Затем было ему объявлено, что он решением Президиума ЦК снят с должности Министра обороны. Он потребовал объяснить, в чем дело, и почему все происходило без него.

На это ему ответил Хрущев, что будет пленум ЦК, там и объяснится. Уже о назначении его заместителем председателя Совмина вопроса не стояло. Видимо, подлости и истеричные выступлении против Жукова сыграли свою гнусную роль[637].

Вечером после Президиума мне позвонил Георгий Константинович и просил: «Иван, ты поговори с Никитой, зря он так делает, он теряет лучшего товарища. Ты же знаешь, как я к нему хорошо относился».

Я сказал, что поговорю, но посоветовал и самому поговорить, не дожидаясь пленума, и это сказать. В свою очередь я сказал, что обязательно позвоню Хрущеву. Затем он спросил: «Где сейчас Хрущев?» Я ему сказал. И он звонил, видимо.

Через некоторое время позвонил Хрущеву и передал разговор с Жуковым. На это мне Хрущев сказал, что он мне тоже звонил. «Ну а я при чем, так решили».

На следующий день в газете была большая статья Конева, критикующая Жукова и обвиняющая в бонапартизме, авантюризме, в отсутствии партийности и так далее. Мне противно было с Коневым встречаться. Как быстро изменилось его мнение[638]…

Многие из военных, подхалимничавших перед Жуковым, теперь ополчились против него. Просто неприятно на таких людей смотреть. Уж лучше вести себя все время ровно, не подхалимничать, как хамелеон[639].

К сожалению, в среде военных много таких примеров видел, да, пожалуй, и не только среди военных. Потом было принято решение о выводе Жукова из состава ЦК и членов Президиума.

И Жуков, как и при Сталине, и тогда был на пленуме ЦК, когда его вывели из кандидатов в члены ЦК, вышел из Свердловского зала, оплеванный, но c гордо поднятой головой. Мне было больно за него. Тогда ему было предъявлено обвинение в «бонапартизме», а теперь — за «типический авантюризм».

Мне трудно судить обо всех вопросах и его поведении, о которых говорили выступавшие, так как мы работали в разных ведомствах, но как встречались мы с ним и решали вопросы, я этих недостатков не заметил. Я пишу все это объективно, то, что видел хорошо или хорошо знаю, а не по слухам.

Пошел 1958 год. Новый год встретили нормально. По работе никаких неприятностей не было.

В середине января Хрущев поехал на охоту в Беловежскую пущу. Я там тоже был. Встречались неофициально с Гомулкой и Циранкевнчем* на их территории[640].

В общем, все прошло нормально, но я уже понял, что пророческие слова отв. работника ЦК В. Н. о том, что всех, кто активно вел себя в период антипартийной группы, постепенно уберут, сбывается.

Оставшиеся в Президиуме ЦК товарищи в ряде случаев ведут себя противно, по-мальчишески, а не по-партийному. Подхалимствуют перед Хрущевым до тошноты, угодничают, склоняют «дорогой Никита Сергеевич» во всех ладах. Похоже, что скоро переплюнут культ Сталина.

Нужно сказать, товарищ Хрущев резко изменился, стал не тот. Никто не смеет ему перечить, если что не так, убирайся. В президиуме на заседаниях, что он скажет, все поддакивают. Любит ездить за границу и там зачастую болтает не лучше Булганина, которого критиковал. В общем, обстановка какая-то неровная.

Игнатов Николай Григорьевич нервничает, так как видит, что эти интриганы, как сказал Кириченко и Брежнев, подкатываются и под него за его прямой характер. Но он говорит: «Все равно, Иван, голыми руками меня не возьмешь!» Аристов как-то заикнулся, боится говорить, полагая, что переврут сказанное им, и потом объясняйся.

В первых числах, точнее с 1 по 10 апреля поехали в Венгрию в составе правительственной делегации Хрущев, Козлов Фрол Романович, и меня взяли, очевидно, с учетом того, что венгров я усмирял и знаю обстановку.