Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Продолжая дальше, Хрущев сказал: «Всякое может быть, мы решим этот вопрос. Претензий у Президиума к товарищу Серову никаких нет, работал хорошо, и я об этом ему сказал. Мы ему сохраним оклад и все, чем он пользовался, и подберем хорошую работу в военном министерстве».
На этом я вышел. Настроение было среднее. С одной стороны, 5 лет проработав, я уже привык и проделал большую работу по очистке органов ГБ от абакумовских прихвостней и малограмотных работников, которые занимались склоками и кулуарными рассуждениями, а не делом.
С другой стороны, было несколько неприятно, так как в практике работы органов не раз было, когда уходящего обязательно должны чернить и любой перевод представлять как снятие, придумывая разные слухи и варианты.
Вечером позвонил Хрущев и сказал, что он просил Малиновского назначить Серова заместителем Министра обороны, но Малиновский сказал: «Начальником ГРУ, не заместителем Министра».
В течение нескольких часов я все тщательно взвесил, а затем на следующий день, получив решение Президиума о переводе заместителем начальника Генерального штаба Вооруженных сил, я успокоился, созвал коллегию КГБ и спокойно объявил о переходе на другую работу и том, что исполнение обязанностей возлагается на Лунева.
На следующий день по моему указанию начальники главных управлений и управлений представили справки о состоянии дел, которые характеризовали политическое состояние дел, с чем Лунев был тоже согласен и подписал. Я донес акт приема, сдачи дел в ЦК, что сдал дела Луневу, и выехал в Московскую область к Малиновскому, которого я все же мало знал.
Ну, я не буду говорить о прохладной встрече и удовлетворении, которое было написано на его «милости», но я коротко поговорил с ним и попросил выделить генерала, чтобы вместе со мной был на приеме должности.
Я еще раз продумал случившиеся обстоятельства и считаю, что перевод меня из КГБ в Генеральный штаб Советской Армии был итогом интриг Кириченко и Брежнева, которые, как и против Георгия Константиновича Жукова, плели всякие небылицы.
Владимир Никифорович Малин верно сказал после того, как Хрущев стал во главе Совмина и партии, что он всех, кто его поддержал в 1957 году, уберет, чтобы показать, что он без помощи Аристова, Жукова, Беляева, Игнатова, Серова получил доверие партии…
Стараниями либеральных историков «серовский» период деятельности КГБ воспринимается сегодня исключительно в мрачных токах, а сам Серов — как грубый, неотесанный солдафон.
На самом деле, те без малого пять лет, когда Серов руководил КГБ, стали для системы поистине переломными и даже не потому, что это была первая «пятилетка» существования нового ведомства.
Пожалуй, впервые за 40 лет своей истории советские органы безопасности перестали являться сугубо карательным аппаратом. Напротив, организация массовых реабилитаций в 1955–1957 годах стала одним из ключевых направлений чекистской работы. Серов провел и серьезную перезагрузку системы, сопряженную с чисткой: как докладывал он в июне 1957 года в ЦК КПСС, с момента образования КГБ отсюда было уволено более 18 тыс. человек, в т. ч. «более 2300 сотрудников за нарушения социалистической законности, злоупотребления служебным положением и служебные проступки». Тогда же, по инициативе Серова, в 1954 году была проведена амнистия для «советских граждан, сотрудничавших с оккупантами», и сняты ограничения для спецпереселенцев-кулаков.
Его подпись стоит и под эпохальным документом, положившим начало массовой реабилитации жертв сталинских репрессий: совместной записке генпрокурора, председателя КГБ, министров внутренних дел и юстиции, направленной в Президиум ЦК КПСС 19 марта 1954 года с предложением пересмотреть дела осужденных за «контрреволюционные преступления». Не будем забывать, что он — один из разработчиков знаменитого антисталинского доклада Хрущева на XX съезде.
При Серове КГБ из машины по отрубанию голов начал превращаться в профессиональную спецслужбу, к чему вынуждала и динамично меняющаяся обстановка. Хрущевская «оттепель», приоткрытые границы, массовые контакты иностранных туристов с советскими гражданами — всё это заставляло КГБ совершенствовать методику оперативной работы, использовать новейшие технические средства; на смену вымышленным шпионам приходили шпионы настоящие.
Не сидела без дела и внешняя разведка: резидентуры КГБ стали гораздо активнее внедряться в святая святых противника — его спецслужбы и органы управления (1950-е годы — золотой период в истории ПГУ-СВР). В свою очередь, в структуре ПГУ впервые появилось подразделение внешней контрразведки, занятой поиском «кротов» в собственных рядах.
Продолжилась и организация закордонных диверсий; в 1954 году, например, в Западной Европе боевики КГБ похитили и вывезли 2 руководителей филиалов Народно-трудового союза — А. Трушновича и В. Треммеля. Кстати, в этот же период практически удалось завершить борьбу с националистическим подпольем в Прибалтике и на Западной Украине. (Одна из наиболее результативных акций чекистов — захват в 1954 году главнокомандующего УПА В. Кука).
Как говорил на Пленуме ЦК КПСС в июне 1956 года сам Хрущев — главный работодатель и адресат КГБ: «Я прочел бумаг Серова больше, чем произведений Маркса, Энгельса и Ленина».[650]
В архиве Серова сохранились тезисы его «прощального» выступления на Президиуме ЦК в декабре 1958-го. Подводя итоги своего «председательства», он без ложной скромности констатировал:
«За эти 5 лет КГБ сумел добиться положительных результатов по пресечению различного рода контрреволюционных и антисоветских проявлений, и кроме отдельных незначительных случаев, никаких неприятностей не было. Ну, а что касается разведывания намерений наших вероятных противников, то тут, не хвастаясь, можно сказать, что дела пошли хорошо…
Весьма удачно мы внедрились в американскую дипломатическую службу и знали все намерения госдепартамента. Несмотря на строго секретную службу англичан, и там нам удалось добиться положительных результатов, хотя с ними пришлось помучиться. Ну, что касается других направлений, как НАТО, СЕАТО и прочее, то их замыслы нам хоть с некоторым опозданием становились известными».
Увы: о профессиональной составляющей службы Серов рассказывает крайне скудно; уж точно — гораздо меньше, чем нам хотелось бы. В своих записях он неоднократно подчеркивал, что не вправе раскрывать секреты Лубянки:
«Многое хотелось бы написать по работе в КГБ, где я 5 лет трудился, не зная спокойного дня, но, к сожалению, не могу этого сделать».
Лишь в конце жизни, уже в разгар перестройки, Серов решает прервать обет молчания и подробно описать тайные операции советской разведки, к которым был причастен. Видимо, к этому его подвигла лавина хлынувших публикаций о тайнах советского прошлого.