меру сил тому, чтобы подготовить Мексику к вступлению в XXI век. Если это значит ради выгоды — что ж, пусть так и будет, ради выгоды. Естественно, добилась я мало чего. Я руководствовалась мечтами, а не здравым смыслом и быстро поняла свою ошибку. Ты думаешь, что изменить все к лучшему можно изнутри. Поначалу хочешь все поменять, оставаясь снаружи, а потом понимаешь: а ведь изнутри больше возможностей добиться изменений. По крайней мере, думаешь: внутри у тебя больше свободы действовать. Это ложь. Есть кое-что, оно не меняется ни изнутри, ни снаружи. И вот тут начинается самое интересное. Самая невероятная часть истории (что нашей бедной мексиканской — что нашей грустной латиноамериканской). Вот тут начинается нечто не-ве-ро-ят-но-е. Если действуешь изнутри и ошибаешься, ошибки теряют свой смысл. Ошибки перестают быть ошибками. Ты ошибаешься, колотишься головой о стену — а это превращается в политические добродетели, в политические риски, в политическое присутствие, в твой рейтинг. Быть и ошибаться, по правде говоря, — вот чем оборачиваются все часы, по крайней мере, все часы с восьми вечера до пяти утра, такое вот оптимальное поведение — прицепиться и ждать. Плевать, что ты ничего не делаешь, плевать, что влипаешь в неприятности, важно то, что ты тут. Где? Да вот там, где нужно быть. Так и получилось, что я перестала быть известной и стала знаменитой. Я была привлекательной женщиной, за словом в карман не лезла, динозавры ИРП посмеивались над моими выходками, акулы ИРП держали меня за свою, левое крыло партии неизменно и единодушно поддерживало мои дерзкие выступления. А я — я и половины того, что происходило, не понимала. Действительность — она как пьяный сутенер. Разве не так?

Первая лекция Альберта Кесслера в Университете Санта-Тереса снискала такой головокружительный успех у публики, что и старожилы не помнили, когда такое случалось в прошлый раз. За исключением двух давних случаев (выступление кандидата от ИРП в президенты и выступление избранного президента), университетский амфитеатр на полторы тысячи мест никогда еще не забивался полностью. По самым скромным подсчетам, послушать Кесслера пришли более трех тысяч человек. Это стало событием в социальной жизни — любой хоть что-то из себя представляющий человек в Санта-Тереса хотел познакомиться, быть представленным такому знаменитому гостю или, по крайней мере, увидеть его вблизи; это было событием политической жизни — самые упертые группы оппозиции замолкли или вели себя скромнее, причем притихли даже самые горластые, и даже феминистки и объединения родственников похищенных женщин и девочек решили посмотреть на это научное чудо — чудо человеческого разума, примененного к делу современным Шерлоком Холмсом.

Заявление Хааса, в котором он обвинял братьев Урибе, напечатали все шесть газет, что отправили своих журналистов в тюрьму Санта-Тереса. Пять из них, до того как вывести это в новости, показали его полиции, которая, как и крупные газеты Мексики, громко заявила, что обвинение ни на чем не основано. Также позвонили в дом Урибе и поговорили с их родственниками, и те сказали, что Антонио и Даниэль уехали: или уже не живут в Мексике или переехали в столицу, где учились в одном из университетов. Журналистка из «Независимой газеты Финикса» Мэри-Сью Браво даже разжилась адресом отца Даниэля Урибе и попыталась взять у него интервью — но все ее попытки окончились ничем. Хоакин Урибе был постоянно занят: он то уезжал из города, то только что вышел. Пока Мэри-Сью Браво сидела в Санта-Тереса, она случайно пересеклась в городе с журналистом «Раса Грин-Вэлли», который единственный из всех репортеров, присутствовавших на пресс-конференции Хааса, не напечатал опровержения полиции, рискуя тем самым получить иск от семейства Урибе и от официальных учреждений Соноры, которые занимались делом. Мэри-Сью Браво увидела его через окно недорогого ресторана в районе Мадеро, где журналист «Вэлли» обедал. Обедал, надо сказать, не один: рядом сидел крепкого сложения чувак, похожий, по мнению Мэри-Сью, на полицейского. Поначалу журналистка не придала этому значения и пошла себе дальше, но буквально через несколько метров ее охватило предчувствие, и она вернулась. Журналист «Вэлли» сидел уже один и с аппетитом поедал чилакиль. Они поздоровались, и журналистка спросила, может ли она присесть. Конечно, ответил тот. Мэри-Сью заказала кока-колу лайт и некоторое время они проговорили о Хаасе и избегающем встреч семействе Урибе. Потом репортер «Вэлли» оплатил свой счет и ушел, оставив Мэри-Сью в одиночестве в ресторане, полном чуваков, которые, как и журналист, походили на трудяг и нелегальных эмигрантов.

Первого декабря был обнаружен труп девушки в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет; тело нашли в русле пересохшего ручья в окрестностях Касас-Неграс. Труп обнаружил Сантьяго Каталан, который в тот момент охотился и удивился тому, как ведут себя собаки рядом с ручьем. Ни с того ни с сего, сказал свидетель, собаки задрожали, словно учуяли тигра или медведя. Но тут нет ни тигров, ни медведей, так что я подумал: они, наверное, учуяли призрак тигра или медведя. Я знаю моих собак, и если они начинают дрожать и постанывать, — это не просто так. Тогда мне стало любопытно, и я надавал собакам пенделей (ведите себя как мужики, черт бы вас побрал!) и решительно направился к ручью. Дойдя до пересохшего русла не более пятидесяти сантиметров глубиной, Сантьяго Каталан ничего не увидел и не унюхал, и даже собаки вдруг притихли. Но за поворотом русла услышал шум, а собаки опять залаяли и задрожали. Над трупом кружили мириады мух. Сантьяго Каталана так поразила находка, что он спустил собак и пальнул в воздух. Мухи на мгновение разлетелись, и он понял — труп женский. Естественно, тут же вспомнил: а ведь здесь не первый раз находят убитых молодых женщин. И испугался: а вдруг убийцы еще не ушли, не надо было стрелять! Потом очень осторожно выбрался из ручья и огляделся вокруг. Только вороны и кактусы и вдалеке тоже кактусы, и все это на фоне наползающих друг на друга оттенков желтого. Вернувшись на ранчо (оно называлось Игрок, Эль-Хугадор, и располагалось в окрестностях Касас-Неграс), он позвонил в полицию и указал точное место, где лежало тело. Потом умылся, все так же думая об этой несчастной, переодел рубашку и перед выходом приказал одному из работников следовать за ним. Когда к ручью приехала полиция, Каталан был еще при оружии — в руках ружье, на поясе патронташ. Тело лежало лицом вверх, на ноге, точнее, на щиколотке остались несдернутыми черные брюки с пуговицами. Также были обнаружены четыре раны, нанесенные холодным оружием: одна в область живота, три другие — в грудь, на шее остались ссадины. Девушка была смуглой, с черными крашеными волосами до плеч. В нескольких метрах валялся кед марки