глаза привыкали к темноте, я различала очертания какого-то мужчины: старый, с длинной седой бородой, он стоял в дальнем конце помещения на коленях, словно бы молился. Я решила, что продолжаю спать: ну откуда здесь взяться Нуту? Да, я почти уверилась, что сплю, ибо узнала в старце Учителя, который, по моим соображениям, должен был находиться далеко отсюда — в Египте. Хотя, возможно, Нут умер и его дух во сне навестил меня. Сон то был или явь, но голос у этого призрака оказался в точности как у Нута, а сказал он следующее:

— О Вселенская Матерь Исида и Ты, имени не имеющий, Которому Исида и все боги служат и повинуются! Я благодарю Тебя за то, что Тебе было угодно благополучно провести деву сию через все назначенные ей испытания, прикрыв ее щитом Божественной силы. Я благодарю Тебя за то, что Ты привел ее обратно ко мне, отцу ее по духу, за то, что огонь не спалил ее, вода не поглотила ее и копья злодея не пронзили ей сердце. Я молю тебя, Матерь Исида, и Тебя, не обладающего именем, в чаше ладоней Кого покоятся мир и все живущие в нем, — чтобы как все началось, так бы и закончилось, чтобы эта избранная женщина смогла благополучно возвратиться туда, откуда пришла, завершив тем самым миссию, ради выполнения которой была рождена на свет.

Вот что говорил его голос, дрожащий голос святого старца, пока я наконец не решилась вмешаться:

— Скажи мне, Нут, отец мой, почему в этот час спасения тебя по-прежнему не оставляет страх?

Он поднялся с колен, подошел ко мне и, отдернув занавеску на маленьком оконце, внимательно осмотрел мое лицо добрыми глазами. Затем взял протянутую мною руку, поцеловал ее и мягко ответил:

— Увы, дочь моя! Время страхов еще не прошло, и вскоре ты сама убедишься в этом. Но сначала расскажи мне обо всем, что случилось с тобой, начиная с того момента, как мы расстались.

Вкратце, многое опуская, я поведала ему свою историю.

— Все так, как и показал мне мой дух, — кивнул он, когда я умолкла. — Небеса не обманули своего смиренного слугу. Твой посланник благополучно достиг нас, о дочь моя, но даже погибни он по дороге — это не многое бы изменило, поскольку задолго до того, как этот человек ступил на землю Египта, моя душа услышала твою и ко всему приготовилась. Но прошлой ночью, когда горел Сидон, признаюсь, вера оставила меня и душа моя тряслась от страха. Однако через час после захода солнца мне показалось, что мимо меня пролетел некий призрак и крикнул, что с тобой все хорошо.

— То был, наверное, призрак царицы Билтис. Но об этих вещах мы поговорим позже. Я вижу страх в твоих глазах. Что пугает тебя?

— Поднимись и посмотри в окно, дочь моя.

Я послушалась — и что же? Нас почти настигала грозная квинкирема «Священный огонь». Она летела так быстро, что пять рядов ее весел буквально взбивали морскую воду в пену.

— Святой отец! — донесся снаружи голос, хорошо мне знакомый. — Дозволь слово молвить.

— Входи и молви, — ответил Нут.

Дверь распахнулась, занавес отлетел в сторону, и солнечный свет залил каюту. Передо мной стоял воин в прекрасной одежде, вооруженный на греческий манер, — самый красивый и блистательный мужчина, которого когда-либо видели мои глаза.

Это был Калликрат, тот самый Калликрат! Только сейчас вместо жреческой мантии тело его прикрывали бронзовые доспехи, вместо венка на голове сиял шлем, а рука вместо систра сжимала меч. Да, это был Калликрат — тот, чьи губы встретили мои в священном храме, но тогда он, покаявшись в тяжком преступлении, посвятил себя служению Исиды. А нынче, судя по всему, вновь стал воином и обычным мужчиной, а не тем, кто часами бьет поклоны и со смиренной миной бормочет молитвы невидимому божеству.

О, я скажу правду! Когда я увидела его таким, он мне очень понравился. И хотя за это время я почти совсем забыла о Калликрате, но сейчас вдруг испугалась, узрев пред собою чашу того же вина, что отведала еще в далеком Египте, когда наши губы случайно встретились; тот костер, который я, казалось, затоптала давным-давно, вновь вспыхнул и опалил мое сердце.

Возможно, тому виной была его красота, а красивее мужчины не рождалось на свете, возможно — тот огонь битвы, которым горели его серые глаза, но, так или иначе, во мне вновь проснулась женщина. Во всяком случае, я, у которой один лишь вид Теннеса и всех прочих мужчин вызывал отвращение, я, которая отдала всю себя высшим помыслам и делам, отвергая плоть и следуя лишь духу, внезапно разволновалась, как простая девица, встретившая под луной любимого. Более того, Нут, который мог читать мое сердце, как раскрытую книгу, заметил это: я увидела, как старец улыбнулся, и услышала, как он вздохнул.

Быть может, не укрылось сие также и от Калликрата, ибо лоб его порозовел под украшенным перьями бронзовым шлемом и он опустил смелые и красивые глаза долу. Затем преклонил колено, поприветствовал меня тайным знаком и сказал:

— Прошу прощения, Дочь Мудрости, верховная жрица Небесной Царицы, что вновь, хоть и ненадолго, надел доспехи, которые привык носить. Я сделал это, повинуясь приказу и ради того, чтобы спасти тебя, о Уста Исиды.

— Да, — подтвердил Нут, — именно так приказала Исида: чтобы этот жрец поднял от ее имени меч и защитил тебя.

Я склонила голову, но... не ответила ничего.

Глава XII.

БИТВА НА МОРЕ

Огромный корабль персов догонял наше судно. Как мы ни старались, уйти не удавалось. И вот он уже на траверзе «Хапи», не далее чем в броске копья. Древняя арабская кровь кипела во мне, и потому я не пряталась, а стояла на высоком полуюте и видела все; мне вспомнилась та битва, где я бросилась в атаку и где пал мой отец; я больше не хотела играть роль женщины, которая нуждается в защите. К тому же душа подсказала мне, что я вырвалась из лап Теннеса и избежала гибели в пылающем Сидоне не для того, чтобы погибнуть здесь, на море.

Стоя так вместе с искусным капитаном «Хапи», я заметила некую странность: с палуб персидского корабля не летели ни стрелы, ни копья. Он просто мчался рядом с нами, и все. Я вопросительно взглянула на Филона, и тот, почти