11 июля Столетов вступил в Эски-Загру. Тут же была организована народная милиция, вооруженная трофейным оружием. Но уже на следующее утро тринадцатитысячный передовой корпус Сулеймана после двухчасовой артиллерийской подготовки всей мощью навалился на необстрелянных дружинников Столетова.

Аскеры Сулеймана были закаленными воинами: армия имела опыт боев в Черногории. Пехотинцы пошли в атаку еще тогда, когда гремела их артиллерия. Дружинам пришлось рассыпаться, чтобы огнем сдержать первый натиск противника.

— Пока подойдет Гурко, они выбьют у нас добрую половину, Николай Григорьевич, — сказал Рынкевич.

Столетов прекрасно понимал, что огневой бой куда более выгоден противнику, но молчал. Перед дружинниками лежал длинный пологий подъем, и это беспокоило его. Вначале следовало нанести отвлекающий удар, заставить турок рассредоточить огонь, но это означало необходимость кем-то пожертвовать, и в создавшейся обстановке жертвовать следовало лучшим, наиболее боеспособной, сплоченной и активной частью, и Столетов колебался не от нерешительности — он уже все решил, — а в выборе этой жертвы.

— Передайте Калитину приказание атаковать. И чтоб Самарское знамя видели все болгары.

Рынкевич лично передал эти слова Павлу Петровичу. К тому времени 3-я дружина, умело рассыпавшись, вела перестрелку; потерь было немного, но одним из первых был тяжело ранен Антон Марченко, и Самарское знамя перешло в руки второго знаменщика Авксентия Цимбалюка. Выслушав приказание, последствия которого были для него ясны, подполковник ничем не выдал своего отношения. Молча кивнул и тут же распорядился собрать ротных командиров. Объяснив задачу, задержал Олексина:

— Ваша рота пойдет первой, поручик.

— Благодарю за честь, Павел Петрович.

Гавриил вскочил в седло, поскакал к своим позициям. Приблизившись, сдержал коня, шагом выехал вперед, в центр залегшей роты. Турки сильно обстреливали, пули жужжали вокруг.

— Слушай меня! — по-болгарски крикнул поручик. — Болгары, сегодня вы грудью прикрываете свою несчастную родину! Дрогнете, побежите — и орды Сулеймана обрушатся на мирных жителей! Лучше умереть, но не допустить этого! Ваши русские братья с вами, болгары, они пойдут впереди!

Он рисковал обдуманно: ему необходимо было внушить своим дружинникам, что не всякая пуля убивает. Нелегко это далось, но он докричал призыв, увидел, что услышан и понят всеми, и только тогда спрыгнул с коня. Вырвал из ножен саблю:

— Барабанщик, атаку! Рота, за мной!

Гавриил шел быстро, зажав саблю в опущенной руке. До турок было еще далеко, и этой опущенной саблей он удерживал болгар от преждевременного бега. Оглянулся он только раз: рота перестраивалась на ходу, русские — субалтерн-офицеры, унтеры, барабанщик и трубач — шли в первом ряду. Барабанщик безостановочно отбивал дробь, а трубач неотрывно следил за мгновением, когда командир взметнет саблю ввысь, чтобы тут же сыграть атаку. Следом дружно, плечом к плечу, выставив штыки, шагали ополченцы. Турки стреляли часто, но торопливо и пока не залпами; убитых и раненых было немного, и рота смыкала над ними ряды, как на ученьях. «Успеть до залпа с атакой, — все время думал Гавриил, прикидывая, сколько осталось до турок и позволит ли местность перейти на бег. — Господи, дай мне упредить залп атакой, господи, помоги…»

Он понимал, что турецкий офицер тоже считает его шаги и тоже стремится упредить его атаку залпом, чтобы выбить офицеров и расстроить ряды. С обеих сторон счет шел на секунды, с обеих сторон испытывались выдержка и глазомер, с обеих сторон проверялся сейчас боевой опыт и хладнокровие командиров.

«Господи, не допусти…»

Залп прозвучал одинаково неожиданно как для Олексина, так и для турок. Нестройный, один-единственный, сразу же сменившийся частой беспорядочной пальбой, залп этот ударил туркам во фланг из ближайших строений. И опытные, закаленные боями аскеры на какой-то миг опешили, их командир потерял из виду роту Олексина, и Гавриил уловил этот миг. Взметнул саблю, и тотчас же запела труба.

— Ур-ра-а!..

Турки так и не успели со встречным залпом. Рота уже пробежала считанные шаги, со всей яростью ударив врукопашную.

— Вперед! — крикнул Калитин. — Всем ротам — атаку, знамя — вперед!..

Тот неожиданный фланговый огонь, обеспечивший успех атаки не только роте Олексина, но и всему ополчению, был открыт группой местных жителей, сумевших затаиться при турецком наступлении. Их ожесточенная пальба сбила турок с толку, и аскеры не очень-то уверенно встретили и первый штыковой удар ополченцев.

Яростная рукопашная шла уже по всему фронту: вслед за 3-й дружиной Столетов бросил в бой все, что у него было. От Гурко еще не поступало известий, но он должен был подойти, и Николай Григорьевич хотел во что бы то ни стало сбить турок с командных высот, оттеснить, заставить перетасовать войска и тем выиграть время. Но огромный численный перевес турок позволил им обойтись без перегруппировки. Быстро опомнившись, они высылали одну густую цепь за другой на бессменно сражавшихся болгар. Между атаками не было ни малейшего перерыва, уже пот застилал глаза, уже черкесы обтекали оба фланга, а бою не было видно конца. Самарское знамя реяло по всему фронту, и рев тысяч глоток заглушал ружейную пальбу.

От Гурко под градом пуль прорвался генерал Раух: вторая колонна Летучего отряда встретила другое крыло сулеймановской армии и тоже вела тяжелый затяжной бой.

— Держать город, сколько возможно, — сказал Раух Столетову. — Тем временем я выведу обозы раненых и жителей в горы, к Шипкинскому перевалу.

— Сколь возможно, удержим, — вздохнул Столетов.

Хуже всех пришлось 3-й дружине. Противник, беспрерывно атакуя, охватывал ее с трех сторон. Все офицеры, оставшиеся к тому времени в строю, дрались как простые ополченцы, и только подполковник Калитин метался на лошади вдоль всего фронта, появляясь в наиболее трудных местах.

— Отменный бой! — прокричал он Гавриилу, оказавшись рядом. — Спасибо за роту, поручик! Молодцы болгары!

— Каково-то им придется, когда турки сомнут нас и ворвутся в город, Калитин.

— Прикажите легкораненым немедля выводить в горы женщин и детей!

Гавриил едва успел отдать это распоряжение, как Самарское знамя странно взметнулось, заколебалось и стало медленно клониться к земле, исчезая в дыму, пыли и сумятице боя.

— Цимбалюк убит! Знамя! Турки взяли знамя!..

— За мной!.. — Олексин, рубя саблей, рванулся к упавшему знамени.

Но первым к святыне успел подполковник Павел Петрович Калитин. Грудью послав коня на аскеров, пробился, ударил саблей уже схватившего древко турка, левой рукой поднял знамя.

— Ребята, знамя наше с нами! — что было силы прокричал он. — Вперед, за ним! За мной!..

В упор прогремел залп. Пробитый тремя пулями Калитин рухнул с седла. Знамя подхватил унтер-офицер 1-й дружины, снова взметнул ввысь, пробежал несколько шагов, и новый залп свалил его на землю. И опять аскеры не дотянулись до знамени: раньше успел болгарин-ополченец. Размахивая им, он шел прямо на турок, крича что-то не слышное за ревом, звоном, стрельбой и грохотом боя. И тоже упал, и снова знамя ополчения исчезло в толчее среди болгарских черных и турецких синих мундиров.