Ведущая в апартаменты массивная железная дверь оказалась плотно закрытой. Я с силой дернул ее, и она медленно подалась, взвизгнув, точно старая ведьма. Волосы у меня на затылке зашевелились, по спине пробежала дрожь, вызванная протяжным скрипом…

Моя невеста стояла спиной ко мне, глядя в узкое стрельчатое окно на расстилавшиеся внизу белые снега. Ее наряд из золотой парчи красиво переливался. Великолепно!

– Анна! – воскликнул я.

Она вздрогнула и резко обернулась. Свет падал сзади, и мне не удалось разглядеть ее лицо. Она издала сдавленный вздох ужаса.

Мой длинный темный плащ! Я забыл снять его и теперь стоял перед ней, как разбойник с большой дороги. Неудивительно, что она испугалась за свою жизнь. Сбросив плащ, я предстал перед ней в своем парадном золотисто-зеленом облачении.

– Анна! – радостно повторил я. – Это я, король Генрих!

Она вскрикнула и зажала ладонями рот.

– Herr steh mir bei! Wie in aller Welt…[108]

Похоже, она не узнала меня.

– Я Генрих, король! – погромче произнес я.

Тут из соседнего помещения выбежала какая-то особа вместе со стражником. Лицо его казалось молодым, но он был тощ и горбился, как старый пес. Он проскрипел что-то на тарабарском, на редкость неблагозвучном наречии. Изо рта у него изливались гортанные хриплые звуки, подобные громогласному животному урчанию. Анна изрекла что-то в той же чревовещательной манере.

Потом заикающийся стражник прокаркал:

– Кароль Хенрих, прозтит эфта леди, она думать, што ви груум, лёшадиный слюуга.

Анна присела в реверансе. Ее голову венчал странный головной убор с жесткими крыльями и множеством складок, похожий на всклокоченного коршуна. Потом леди выпрямилась, и только тогда я смог оценить ее громадный рост – просто Голиаф в женском обличье. Но вот она приблизилась…

Какое отвратительное зрелище! Бурое, как у мумии, лицо моей невесты было изрыто оспинами и шрамами. Оно напоминало хари уродов, которых показывали на сельских ярмарках. Смотрите, честной народ, это обезьяна, а вот самка крокодила… Меня охватил тошнотворный ужас…

На лицо мое брызнули капли слюны. Чудище заговорило на том жутком языке, что представлял собой набор гортанных хрипов, фырканья и урчания. Помимо прочего, из ее рта шло зловоние… нет, это просто ночной кошмар, такого быть не может!

Попятившись, я нащупал за спиной дверь и, выскочив в коридор, плотно захлопнул ее и привалился к кованой поверхности. К горлу подступала тошнота, я почувствовал ее едкий привкус, но мне удалось совладать с собой. Возбуждение, замешательство исчезли, иллюзии рассеялись. Их место заняла холодная ярость, которая, однако, обжигала меня с небывалой силой.

Меня одурачили, предали. Предали все, кто видел ее. Встречавшие эскорты, ездившие подписывать брачный договор – все они лицезрели ее воочию. И никто мне ничего не сообщил. Все знали и умышленно подталкивали меня к этому браку. Они сговорились – Кромвель, Уоттон, герцог Клевский, лорд Лайл и весь Кале. И Гольбейн! Художник, способный передать своей кистью мельчайшие черты лица, чистоту нежной кожи, малейшие, едва уловимые ее оттенки, тончайшую огранку и приглушенное сияние драгоценных камней… именно Гольбейн изобразил ее миловидной!

Решительным шагом я вернулся в Большой зал, где собрались одни заговорщики. Да, они сидели здесь и лакали одуряющее пряное вино, смеясь надо мной. Я слышал их хохот. Все они, разумеется, представляли, какая сцена произошла сейчас в гостевых покоях, только им она казалась не ужасной, а комичной. Ничего, они еще поплатятся за это!

– Лорд-адмирал! – грозно произнес я, остановившись на пороге, и толпа тут же затихла.

Граф Саутгемптон повернулся к двери, и его улыбка мгновенно увяла.

– Подойдите! – приказал я, и Фицуильям покорно направился ко мне с озадаченным выражением – какой прекрасный актер!

– Сир?

Великолепно разыгранное изумление!

– Как вам понравилась леди Анна, адмирал? – мягко спросил я. – Поведайте мне ваши первые впечатления. Неужели, впервые увидев ее в Кале, вы сочли, что она и есть та белолицая красавица, каковую нам живописали?

– Я счел ее излишне загорелой, – ответил он, видимо пытаясь быть остроумным.

– Как вы сообразительны. Я и не знал, что оружие витиеватых сравнений и метафор доступно вам в той же мере, что Уайетту и Суррею. – Я обвел взглядом собравшихся. – Неужели никому здесь я не могу доверять? Какой позор, мне стыдно за всех вас, как вы осмелились расхваливать ее миловидность! Да еще так медоточиво! Она же огромная фландрская кобыла! И я не собираюсь седлать ее и скакать на ней. Не желаю знать ее. Во всей Англии не найдется подходящей телеги, чтобы ее запрячь!

Никогда, ни за что я не дотронусь до нее! Если авторы этой жестокой комедии рассчитывали, что я кротко доведу начатое до конца и сочетаюсь с ней браком, то они не знают Генриха Английского! За кого они меня принимают? За Франциска Французского, вынужденного жениться на императорской ослице?

– Седлайте лошадей и отправляйтесь за мной. Мы побеседуем с вами в Гринвиче.

Я не вернусь в Хэмптон-корт. Нет, Господи, только не туда! Для деловых переговоров об этом мерзком подлоге вполне подойдет Гринвич. В Гринвиче я обвенчался с Екатериной Арагонской, в Гринвиче Анна Болейн родила никчемную дочь, и там же я потерял первого наследника. Пусть же Гринвич станет еще и той гаванью, откуда фламандская кобыла отправится возить свою телегу обратно на родину!

Когда мы достигли Гринвича, пронизывающий холод резко усилился, маленькое, съежившееся кровавое солнце уже закатилось, и началась долгая шестнадцатичасовая ночь. Проскакав под аркой надвратной башни, я подъехал по обширному двору прямо к главному входу.

– Вызовите Кромвеля, – резко бросил я пажу и стремительно зашагал к палате Тайного совета.

Два последних месяца двор жил в Хэмптон-корте, поэтому здешние залы успели запылиться. Слуги быстро принесли восковые свечи, стерли пыль с совещательных столов и разожгли камины для прогрева сырого и стылого воздуха. Мы даже не сняли дорожные плащи. Заняв свое место во главе стола, я молча ждал.

Явился Кромвель. Он вошел в палату и остановился в изумлении.

– Ваша милость… почтенные члены Совета… – начал он, стараясь выиграть время, сообразить, что могло произойти, и овладеть ситуацией.

– Мне она не понравилась! – разрешил я озадаченность Кромвеля, избавив его от необходимости задавать наводящие вопросы и рассыпаться в любезностях.

Именно на нем лежала ответственность за это предательское сватовство. Передо мной стоял враг.

– Прошу прощения?

– Ваша фландрская кобыла! Леди Клевская… я не желаю ее знать, она отвратительна, похожа на жабу, увенчанную дурацким колпаком! И вы хотели, чтобы я женился на ней, жил с ней! Чтобы я короновал ее, приобщив к династии Тюдоров! Вы пожелали видеть на