— Но, может, лучше эту тайну не трогать, пусть себе лежит на морском дне до скончания времен. Я видел, что ты хотел остановить Рене. Но передумал.

— До скончания времен… — задумчиво повторил Эмзар, — боюсь, это невозможно. Что-то и раньше будило Древнее Зло… Я не верю, что Белый Олень уничтожен. Мы его не слышим, это да. Но мы его не слышали и раньше, пока он не вырвался на волю. Нет, Клэр, нынешняя победа — это не более чем передышка, и чем длиннее она будет, тем больше окрепнет и Олень, и то, что с ним связано, и о чем мы еще не знаем. Если Рене не сумеет узнать, в чем дело, и если мы не справимся с этой напастью сейчас, придется готовиться к худшему…

— Но не лучше ли было рассказать Рене все.

— Он и так это узнает. Не забывай, что с ним Рамиэрль. Если Лунные все еще там, они поймут друг друга и решат, что делать дальше.

— Разве это не очевидно? Мы должны объединиться и покончить с угрозой раз и навсегда.

— Ты действительно стал похож на человека, Клэри… Олень и его клевреты — тут, непонятное зло — за морем, а нас слишком мало, но мы бессмертны. Лунные, будь они в силах что-то сделать, давно бы это сделали. Если мы погибнем, а передышка между двумя нашествиями будет достаточно долгой, чтобы смертные вновь все позабыли, кроме нас, открыть им глаза будет некому. Рене, Роман и Герика избраны, им и идти. А нам ждать и готовиться к новым битвам, — Эмзар откинул со лба прядь волос жестом, до боли напоминающим жест Рене Арроя, — я очень рассчитываю на гоблинов, Клэр. Они не имеют души и потому менее уязвимы для магических атак, чем люди.

То, что сотворил Годой с графом Койлой и Зеноном, с ними не пройдет. Что-то мне подсказывает, что Уррик недолго останется офицером на арцийской службе. Он вернется в горы, и скорее всего южные гоблины признают в нем вождя, а его сын, если, конечно, пойдет в отца, может стать и первым горным королем… Я не знаю, кто по сути сын Уррика и Иланы — гоблин или человек, но хотелось бы, чтобы он знал и ценил не только отца, но и мать.

— Ты много думаешь о Благодатных землях, — тонкое лицо Клэра осветила нечастая улыбка, — почему же тебя удивляет мое желание остаться с наследником Рене? — Осенний Рыцарь резко сменил тему. — О судьбе Нанниэли ничего не известно? Может быть, она все же отыскала Дорогу?

— Вряд ли, — Лебединый король задумчиво обвел глазами зеленеющие поля, — я не знаю, что с ней, но отчего-то мне кажется, что она погибла. А Дорога, что ж, возможно, когда-нибудь мы ее и найдем…

— И, если это случится, ты расскажешь об этом клану?

— Да, — твердо ответил Эмзар. — Мы выполнили свой долг перед Рассветными землями и вольны уйти. Впрочем, решать буду не я, а все, кто бросил на весы в этой войне свою жизнь и свою душу. Я же только их первый слуга. Хотя я надеюсь, что теперь Лебеди по-настоящему вросли в Арцию и не покинут ее даже ради прежних богов…

— Может, и так, — Клэр потрепал Топаза по золотистой шее, — но даже если все уйдут, я останусь. И Рамиэрль, я уверен, тоже. Прощай, Эмзар…

— Прощай, — Лебединый король стиснул тонкие пальцы скульптора, ставшего рыцарем, — если б я решал только за себя, я бы решил так же…

2231 год от В.И.

10-й день месяца Влюбленных.

Последние горы

Быстрые холодные реки, запах смолы и хвои, непорочная чистота эдельвейсов, громкие крики синих птиц, облака, лежащие у твоих ног… Разве может быть что-то прекраснее гор?!

Уррик и Криза, держась за руки, стояли на вершине Гиаты[138]и следили, как утренний туман под лучами солнца откатывался вниз, расползаясь по долинам. Наконец-то они были дома! Свободные, счастливые, исполненные уверенности в своей правоте! Как бы ни был красив Мунт, какими бы смелыми и честными ни оказались некоторые из встреченных ими «других», по-настоящему счастливыми можно быть только здесь. Солнечные лучи россыпью брызнули на склон, и роса заполыхала сотнями бриллиантов, а бриллианты на вплетенной в черную косу Кризы неувядаемой белой розе — подарке Рамиэрля — засверкали подобно росе…

— Я знаю, что я сделаю, — Уррик сжал руку подруги, — но об этом будут знать только избранные!

— О чем ты?

— О клятве, которую я принес. Клятве верности крови Омма…

— Но Рене вовсе не просил тебя об этом, — возразила Криза.

— Плоха та клятва, которую вымогают, господарь Рене сам принял свой обет, и сам его исполнит… Исполнят и те, кто пошел за ним… Никто не заставит нас делать больше, чем мы сами. Ты убила старуху, но не ее Слово! Я знаю это, и ты знаешь. А значит, рано или поздно кровь Омма вновь призовет нас, и мы должны быть готовы. Я расскажу старшим мужчинам Юга все, и пусть те, кто хочет, подтвердят мою клятву. Это знание будет передаваться из рода в род, от отца к сыну, пока не придет время спуститься с гор и исполнить ее.

— Потому ты и решил вернуться? Но мы же обещали Рамиэрлю, что не оставим сына императора?

— Ты достойная женщина, Криза, — Уррик ласково улыбнулся, — и знаешь, что мужчина решает, а женщина идет за ним не спрашивая. Но лучше бы ты спросила, а не мучилась всю дорогу. Мы не нарушим слово, нет. Мы проводим этот год с родными. Я возьму своего сына и тех, кто поклянется охранять императора, и мы вернемся. Я говорил с Клэром из клана Рамиэрля, он останется рядом с сыном Рене, пока мы его не сменим, а может быть, и дольше…

— Клэр знает, зачем мы ушли?

— Да. И повелитель Лебедей, брат отца Романа. Он и укрепил меня в моем решении. Те, кто искупил свой грех, говорят, что беда уснула, но может проснуться.

— Они так говорят? — в глазах Кризы промелькнул чисто женский испуг. — Неужели все начнется снова…

— Нет, — подумав, ответил Уррик, — не снова, оно начнется там, где кончилось сейчас, и никто не знает, какой дорогой и когда придет наша судьба. Но мы должны быть готовы…

2231 год от В.И.

27-й день месяца Медведя.

Серое море

Бесконечная водная равнина слегка волновалась, издавая приглушенный гул, к которому так легко и сладко привыкнуть. Вечный ропот волн был здесь каким-то нежным и умиротворенным, как мурлыканье огромной кошки, находящейся в добром расположении духа.

Эти широты эландские маринеры — единственные, кто рисковал прорываться через Запретную черту и Бешеное море, — не зря прозвали Ласковыми… Рене, в молодости бывавший здесь, пожалуй, чаще других, оказавшись на берегу, нет-нет, да и вспоминал плаванье в теплом и удивительно спокойном море, напоминающее долгий и добрый сон. Многие годы в минуту безнадежной усталости и тоски ему снились прихотливые прыжки летучих рыбок, серебристыми искрами взлетающих над ровно и спокойно дышащим морем, гребни волн, соперничающие белизной с крыльями изредка пролетавших альбатросов, сверкающие на солнце светло-синие волны, неспешно и плавно догоняющие друг дружку.