Даже ветер в здешних местах мог служить образцом постоянства. Ровный и сильный, он дул в одном и том же направлении, освобождая моряков от множества забот и тревог… А что для океана, неба и ветра два десятка лет? Треть человеческой жизни для них даже не мгновение. Со времен молодости Рене Арроя ничего не изменилось — та же завораживающая синь, белые альбатросы, башни облаков на горизонте, закаты, обливающие то киноварью, то зеленью…

«Созвездие Рыси» и «Осенний Ветер», необыкновенно красивые со своими тремя мачтами, сверху донизу покрытыми парусами, быстро шли на юго-запад, слегка покачиваясь на океанской зыби, уходя все дальше от серых эландских скал, угрюмых, но родных и надежных. О досадном случае на берегу по молчаливому уговору никто не вспоминал — мало ли что наболтает злобная, выжившая из ума баба. Если кого и встревожили проклятья Зенобии, то это держали при себе — маринеры не склонны вслух обсуждать возможные неприятности, полагая, что таким образом их можно «приманить». Что до прочих обитателей «Созвездия», то Жан-Флорентин дулся на весь мир, чего Рене и Герика, полностью отдавшиеся своей любви, которой немало способствовала окружающая корабль сверкающая синева, не замечали, а о чем думал Рамиэрль, никто не знал — эльф в компании Преданного часами простаивал на корме, глядя, как тает пенный след. Зато когда на бархатное темное небо рука ночи выбрасывала пригоршни сверкающих бриллиантов, бард приходил на бак, трогал струны, и над морем разносились песни — радостные и печальные, созданные людьми и Перворожденными, они словно бы связывали затерянных в море скитальцев с Вечным. Единственное, чего он не пел, как его ни упрашивали, это горские баллады. Роман отшучивался, говоря, что в море невежливо петь о горах.

Разумеется, вечерние песни собирали на баке всех свободных от вахты, а иногда послушать Романа Ясного приходили и гости с «Осеннего Ветра», а бывало, что и Рамиэрль перебирался на соседний корабль. Его любили, и он знал это.

Дни шли за днями, ничего не происходило, корабли уверенно приближались к цели, до которой оставалось совсем немного. Если Эмзар был прав в своих расчетах и странный ветер, отгонявший незваных гостей, был плодом эльфийской магии, то вскоре лунные затворники узнают о визите соплеменников. Уж об этом-то Роман позаботился. Оставалось совсем немного, и все равно либра терзало любопытство. Кроме того, совсем не мешало что-то узнать о тех, с кем ему предстоит встретиться. Так отчего бы не расспросить Рене, благо старая клятва теперь лишалась всякого смысла? Было во всей этой истории что-то, что изрядно беспокоило барда, а почему, он и сам не знал. Как не знают кошки, отчего им иногда хочется выбраться из теплого уютного дома и бежать, бежать, бежать…

Эта ночь выдалась особенно роскошной. Ярко светила луна, мерно шумели волны, над горизонтом поднималась голубая Амора, а в зените мерцала багровым светом Волчья Звезда. Моряки, разогнанные боцманом, уже разошлись, и на палубе, кроме вахтенных, остались только Рамиэрль с неизменной гитарой и Рене, задумчиво глядевший в небо.

— Странно, — Аррой говорил словно бы сам с собой, — я ни разу не видел Волчью Звезду такой яркой. Даже прошлым летом, хотя ее и считают звездой войны.

— До Исхода это знаменовало бы бурный год, — медленно проговорил эльф, словно бы кого-то цитируя, — но теперь это просто звезды, и не стоит читать по ним волю Богов.

— Прости, — в голосе Рене послышалось удивление, — не понял.

— Эмзар недавно рассказал мне об этом. И то только потому, что я отправлялся в путь. Тайны тут никакой нет, да и смысла, похоже, не осталось, но тебе это может быть интересно. Тех, кто привел нас сюда и уничтожил здешних богов, было семеро. И с их победой на небе и появилось семь блуждающих звезд, каждая из которых была посвящена одному из Светозарных. Может быть, поэтому их так и называли. Затем боги ушли, а звезды, когда-то знаменовавшие их волю, остались, хоть у них и появились новые имена.

Астрологи по-прежнему пытаются по ним читать судьбу, и кое у кого это даже получается… Та звезда, на которую ты смотришь и которую ты знаешь как Волчью, а умники из Академии как Ангесу, была посвящена Богу Войны, покровителю клана Серебряной Луны. Одного из двух эльфийских кланов, оставшихся после Исхода. А нашей звездой была Адена, Лебединая Звезда. Вот она…

— Амора?

— Да. Амора. Звезда Любви… Наши кланы всегда были союзниками, а потом, после ухода Богов, стали врагами, — Рамиэрль взял гитару и стал наигрывать какой-то медленный, хватающий за душу мотив, — они были Возлюбленными — Адена и Ангес, Воин и Дева… И они не хотели оставлять Благодатные земли на произвол судьбы. Может быть, поэтому их звезды до сих пор светят ярко, а другие едва заметны…

— Ты считаешь, они нам помогут?

— Спроси у любого астролога, и он скажет, что звезды помогают только тому, кто помогает себе сам… Рене, — эльф прижал руками враз смолкнувшие струны, — раз у нас случился такой странный разговор… Когда-то ты не захотел рассказать о ТОМ (он подчеркнул это слово) своем путешествии… Но с тех пор произошло столько всего, ты не изменил свое решение?

— Не знаю, стоит ли об этом рассказывать. Если нас пропустят, ты все увидишь и узнаешь сам. Тот поход был не самым приятным в моей жизни…

— Возможно, и увижу, — негромко, но настойчиво сказал Роман, — но я хотел бы знать, КАК ты попал на остров темных эльфов. Или, вернее было бы сказать, на остров Ангеса.

— Вот этого-то как раз я сказать и не могу, — откликнулся Аррой. — Корабль налетел на скалы и затонул, меня сбросило в воду, прежде чем я потерял сознание, я успел привязаться к обломку мачты… Очнулся я уже на берегу, сначала в какой-то палатке, затем в доме. Знаешь, — Рене поднялся, — мне очень не хочется вспоминать об этом…

— Ну, как знаешь, — Рамиэрль вновь взялся за гитару, — но мне все же кажется, что в твоих приключениях было нечто, о чем нужно поговорить… И это «нечто» вряд ли связано с нашим народом…

Рамиэрль был прав. Уж кто-кто, а сам Рене Аррой в этом не сомневался. Все, что произошло со старым «Созвездием», было неправильным и невероятным. Потому-то адмирал и не любил вспоминать ту экспедицию, закончившуюся гибелью всех его спутников. Он, славящийся своей отвагой, так никогда и не решился вернуться туда, где их подхватил тот проклятый шквал.

Бешеные широты, стаи кэргор,[139]многопушечные корабли ортодоксов, проклятые рифы Гиблого моря, зыбучие мели сурианского побережья — все это вместе взятое не пугало Арроя и вполовину так сильно, как некий ветер, показавшийся ему живым, разумным и злым… Адмирал не хотел об этом говорить, но помнил-то он все. Рамиэрль затронул больную струну, она зазвучала, и этот звук не мог заглушить ни ровный ласковый пассат, ни атэвское вино, ни поцелуи и счастливый смех ждавшей внизу Герики.