Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обращение в мусульманство оказалось в общем-то чепуховиной. Пришлось подчитать изданный в Москве по-русски Коран, отпустить бороду, надеть эту дурацкую бескозырку и почаще повторять «Аллах акбар!». Единственное неприятное воспоминание у него было связано с обрезанием. Тоже не страшно, терпимо – Рындин за время службы привык к боли настолько, что считал это почти естественным. Вот что его действительно тревожило во время торжественной операции, так это боязнь, чтобы дикари не перепутали и вместо обрезания не кастрировали его. Но все обошлось, обрез вышел нормальный.
Повоевал он неплохо и на этой стороне. Считался чрезвычайно отважным воином, и даже ходили разговоры о том, что его назначат полевым командиром. В 1987 году после сильного побоища на караванной дороге под Кандагаром его отряд, сильно поредевший, отвели на отдых и переформирование в Пакистан. Здесь он прочитал в газете, что в Пешаваре находится с гуманитарной миссией блаженная американка Людмила Борн, которая занимается обменом русских военнопленных на моджахедов. Короче говоря, дернул он с базы, а подготовка у него была такая, что никто его, конечно, из местных придурков поймать или задержать не мог. В Пешаваре разыскал Людмилу Борн, низкий поклон этой женщине, отдавшей все свое состояние и все силы для вызволения из мусульманских тенетов русских беззащитных братьев. Рындин показывал ей свои страшные шрамы, горько рыдал и жутко орал, как князь Игорь в одноименной опере: «О, дайте, дайте мне свободу!» Конечно, не в коммунистической России, куда ему ход заказан, а на Западе, куда его и спровадили по визе беженца. В США он сразу получил вид на жительство – гринкарту, все необходимые документы и вэлфер – пособие для неимущих. Целый год он гарцевал во всех газетных и телевизионных шоу, рассказывая о себе как о видном борце с коммунизмом и исламским фундаментализмом. Но его надежда на то, что ему, как герою войны, беглецу из плена, ратоборцу с тоталитаризмом, обломится какая-нибудь приличная пенсия от американского военного ведомства, не подтвердилась. Ему предложили освоить язык, пойти поучиться на любую профессию, предлагали грант, но, кроме реального вэлфера в пятьсот долларов, он не смог выторговать ничего. Суки грязные – вышибли из классного Ветеранского госпиталя и сбросили лечиться в больницу Кони-Айленда вместе со всей чернотой!
Селиться на Брайтоне и общаться со своими бывшими компатриотами Рындин не хотел. Он понимал, что для него это тупик. Мелким торговым жульничеством капитал не заработаешь. Вообще никакой работой капитал не заработаешь, большие деньги можно только украсть. Или…
Надо дождаться случая. И этот случай обязательно подвернется. Рындин ничего не знал о своей матери, которая жила в России. Звонить ей он боялся, чтобы не навести на свои следы, ибо у него был сейчас довольно неопределенный статус – капитан госбезопасности в бегах. Он не раз слышал, что всех перебежчиков объявляют изменниками родины и заочно приговаривают к расстрелу. Он хоть был и не перебежчик, а военнопленный, но не согласился дать добровольно, во исполнение присяги, отрезать ему уши и выколоть глаза. Он предпочел немного пострелять в другую сторону, по своим, поэтому скорее всего он считается дезертиром, перебежчиком и изменником.
Сколько ни раздумывал Рындин о своей жизни, итог выходил неутешительный: детский сад, школа, а потом все пробежавшие годы он учился убивать и не давать убить себя. Прямо сказать – специальность нечастая в Америке, но не сильно дефицитная, не то чтобы такие умельцы здесь были нарасхват. Или, может быть, он не знал, кому надо предложиться?
Рындин вспомнил о своем однополчанине и близком приятеле старшем сержанте Акулове, по прозвищу Десант, – все-таки провоевали вместе четыре года! Акулов демобилизовался по ранению прямо перед тем, как Рындин попал в плен. Десант его любил и уважал, звал к себе жить. Телефон просил запомнить, благо номер простой – 466-66-33 – как номер их бригады и полка.
И он позвонил Десанту в Москву, и сердце радостно заколотилось, когда он услышал – как из соседней комнаты – гугнивый, шепелявый голос Акулова. Называться полным именем не стал, просто сказал:
– Привет, Десант! Это говорит твой ротный…
Десант сразу сообразил:
– О-о-о! Явление с того света!
– Еще не явился, просто сигнал подаю…
Десант был обрадован. Говорил, что после свержения коммуняк здесь стало жить привольно, большие дела затеваются, и звал приезжать. Рындин поостерегся и попросил его навести справки о матери и подумать, как бы ей переслать немножко денег. Десант обещал все сделать, денег, сказал, можно не посылать, найду здесь, мол, отдашь при встрече. Рындин рискнул и оставил свой телефон Десанту. Через неделю тот позвонил и сообщил, что мамашу рындинскую разыскал и двести долларов передал, а деньги это сейчас в России огромные. Рындин был тронут, велел мамаше кланяться, обещал ей сам позвонить при случае и спросил, как передать ему долг. Тот засмеялся:
– Да ладно! О чем разговор… В Нью-Йорке через несколько дней будет мой шеф… Позвонит он тебе. Ты с ним встреться, поговори… Он человек непростой, тебе понравится…
Позвонить матери Рындину не удалось – не успел, закрутился с делами, все недосуг было, а через неделю объявился тот самый шеф:
– Моя фамилия Швец… Десант просил повидать тебя…
Так они встретились. И действительно понравились друг другу. Сильно выпили – пил в общем-то один Рындин, Швец только пригубливал, зато много рассказывал о чудных делах в России, вспоминали прошлую жизнь. Потом Швец спросил, что Рындин умеет делать. Хорошо поддавший Вадик пожал плечами:
– Я уже полжизни миновал, а научился только одному – убивать… Больше, наверное, ничего не умею…
– Ну, сейчас это нехитрая наука, – засмеялся Швец.
Рындин обиделся:
– Ну перестань, не говори так! Сейчас это делают любители, а я – профессионал…
– А чего же в твоей специальности такого особого? – поинтересовался лениво Швец, которого Рындин – со слов Десанта – интересовал только в этом качестве.
– Вот хочешь, тебя пальцем убью? – предложил Рындин и выхватил из складок своего серого лица улыбку, как нож, непонятно – только попугает или вдарит по правде.
– Не хочу, – твердо сказал Швец и задумался. – Значит, ты – виртуоз-убивец… В принципе, это занятно…
Рындин не врал и не хвастался. Действительно, он был обучен тому, чтобы искалечить или убить человека безо всякого оружия. Карандашом, монетой, метнуть половинку бритвы так, чтобы она попала точно в рот, тычком пробить сонную артерию. Он мог руками вырвать глаз, убить одним ударом указательного пальца, хлопком ладоней вышибить барабанные перепонки, авторучка в его руках становилась стилетом. Это он умел хорошо – учили когда-то на совесть.
И тогда Швец сказал ему:
– Хорошо! Заключим договор – раз ты такой маэстро-исполнитель, буду я тебе агентом-импресарио…
Поскольку Швец всегда опасался Джангирова, он не стал рассказывать о своем ценном приобретении, а решил оставить этот кадр за собой, в личное оперативное управление. А возвратившись домой, Десанту сказал на всякий случай: