головы из открытых окон. Но, полусонные, они не успели увидеть ничего особенного. Однако Фелисия с облегчением вздохнула, когда дверь их жилища закрылась за ней и ее друзьями. Дюшана вновь уложили на ту же кушетку. Мармон и Гортензия склонились над ним.

– Тимур, ступай за врачом! – приказала Фелисия. – Быстрее! Здесь недалеко живет один…

Но Мармон остановил уже приготовившегося бежать турка.

– Незачем, друг мой! Посмотрите…

На губах Дюшана выступила кровавая пена, печать смерти лежала на его лице. Глаза уже почти не видели, а рука, с трудом приподнявшись, вцепилась в руку Гортензии. Губы умирающего шевельнулись, и, понимая, что Дюшан хочет что-то сказать, молодая женщина нагнулась к нему. Губы его почти беззвучно прошептали.

– Умереть… у ваших ног!.. Сча… счастье…

Гортензия еще ниже склонилась над умирающим и мокрыми от слез губами слегка прикоснулась к его губам. Гримаса страдания на лице Дюшана сменилась выражением бесконечного блаженства. На губах промелькнула улыбка… Все было кончено… Рука, которую держала Гортензия, стала мягкой, взгляд застыл в бесконечности.

Молодая женщина разрыдалась, все еще продолжая вытирать платочком струйку крови. Затем между своим лицом и лицом полковника она увидела огромную руку Мармона: он закрыл покойному глаза.

В светлой уютной гостиной слышались лишь рыдания Гортензии. Фелисия, стоя на коленях с другой стороны кушетки, молилась. Затем раздался гневный голос Мармона:

– Умереть на улице от кинжала какого-то подлеца! Какая нелепая смерть для солдата императора!

– Мы отомстим за него! – прошептала Фелисия. – Преступник непременно попадет к нам в руки.

– Так вы знаете, кто он?

– Человек, с которым Дюшан дрался на дуэли вечером во время бала в Редуте. Если вы заметили рыжие волосы, убийцей мог быть только он… Трус! Удар кинжалом в ответ на удар шпагой!

– Я не успел как следует его разглядеть, но, возможно, вы правы. Это ужасно, я понимаю вашу боль, но нам все же необходимо сейчас решить один вопрос.

– Какой?

– Что мы будем с ним делать? – тихо сказал маршал, показывая рукой на безжизненное тело.

– А что мы можем сделать? Вызвать полицию? Рассказать, чему были свидетелями?..

– Нет! – Это воскликнула Гортензия. – Полицию? Отдать этого замечательного человека в руки полицейских? А почему бы не выдать его как убийцу Меттерниха? Неужели вы не понимаете, что мы не имеем права так поступать. Только подумать, что полиция может с ним сделать… Бросить его в общую могилу, его, солдата императора?..

– К сожалению, многих, таких же, как он, постигла эта участь, – грустно ответил Мармон. – Но у меня, кажется, есть идея.

– Какая? Не тяните! – возбужденно спросила Фелисия. – Что нужно для ее осуществления? Что вы придумали?

Он посмотрел ей прямо в глаза:

– Лопата, кайло, ваша карета и что-нибудь, что могло бы послужить саваном.

Два часа спустя в трех лье от Вены в долине Ваграм на опушке небольшого лесочка Мармон и Тимур рыли могилу полковнику Дюшану. Его завернули в огромное манто из красного крепфая, в котором Гортензия ездила на балы, и цвет этот напоминал цвет ленты Почетного легиона. Затем мужчины не спеша забросали могилу землей, а женщины, опустившись на колени прямо на траву, молились за упокой этой гордой души, которая в жизни знала только две любви – к императору и к молодой светловолосой женщине, которая только что вложила в руки усопшего четки из слоновой кости и букетик фиалок.

– Эта земля, – сказал Мармон, когда все было кончено, – пропитана кровью бесчисленного количества его братьев по оружию, таких же храбрецов, как и он, поэтому она священна. Ему здесь будет покойно!

– Герцог де Рагуз, – прошептала Фелисия, – вам многое простится за то, что вы сделали сейчас.

Близился рассвет, когда обе женщины, измученные не столько усталостью, сколько печалью, возвратились наконец во дворец. Мармон отправился к себе домой, и, оставшись вдвоем, Фелисия и Гортензия почувствовали себя вдруг безмерно одинокими. И одна, и другая терзались угрызениями совести. Фелисия – потому что именно ей пришла в голову фатальная идея убить Меттерниха. Гортензия – потому что именно за ней следовал подлец Батлер, сеявший вокруг себя несчастье и смерть. Зябко прижавшись друг к другу, как две птички на ветке, они долго сидели рядом в желтой гостиной на той самой кушетке, на которой умер Дюшан. Обе плакали, пока больше не осталось слез. Мысли смешались. Впереди была пустота…

– Пойдем-ка лучше спать, – вздохнула Фелисия, заметив сквозь тяжелые золоченые шторы сероватую дымку раннего утра. – Попытаемся, во всяком случае. Завтра нужно предупредить Марию Липона… и беднягу Пальмиру. Мне кажется, она любила Дюшана, хотя и не хотела в этом признаваться.

– Что нам делать без него? – прошептала Гортензия, как будто кто-то мог их подслушать.

– Не знаю… Ничего не знаю. В первый раз в жизни. Голова кругом идет. Пойдемте-ка отдыхать. По-моему, нам это необходимо.

Однако расстаться им было невмоготу. Обе чувствовали такое же отчаяние, как девочки, которые боятся темноты, одиночества и страшных образов, нарисованных воображением.

– Не желаете ли лечь в моей спальне, Фелисия? – спросила Гортензия дрожащим голосом. – Я не в силах остаться сейчас одна.

– Я собиралась предложить вам то же самое.

Но, войдя в спальню Гортензии, обе одновременно увидели, что окно широко распахнуто, а на столе возле кровати, на котором горел ночник, лежит лист бумаги. Гортензия взяла его непослушной, дрожащей рукой, но читать пришлось Фелисии. На бумаге было написано несколько строк.

«Я видел, как он стрелял. Я мог бы донести на него, но предпочел убить, как убью всякого, кто осмелится вас любить…»

Записка выскользнула из рук Фелисии и мягко упала на ковер. В распахнутое окно дул легкий ветерок, где-то пропел петух, залаяла собака. Затем настала очередь птиц – раздались их радостные трели, гимн солнцу и весне. Свежесть и тепло наступающего утра разительно отличались от кровавой тьмы отступающей ночи.

– Или этот человек окончательно сошел с ума, – медленно вымолвила Фелисия, – или он – дьявол. Но кем бы он ни был, мы обязаны его найти.

– А когда мы его разыщем, – спросила Гортензия устало, – что мы будем с ним делать? Фелисия, честное слово, я не смогу хладнокровно убить человека, как бы виновен он ни был.

Римлянка на минуту вышла и тут же вернулась с ларцом из черного дерева, инкрустированным серебром. Она вынула оттуда пару дуэльных пистолетов, внимательно осмотрела их и зарядила.

– Вот что сейчас в моде! Вы что, совсем потеряли разум? Что касается меня, клянусь, как только он попадет мне в руки, я убью его так же хладнокровно, как дикое животное. – Она закрыла окна и устроилась в кресле. – А теперь ложитесь