Александра слушала со слезами на глазах, обняла мать. Надя добавила:

— По обычаю, надо бы у родителей благословения просить. А я вот у дочки нашей хочу спросить: ты, Сашенька, благословляешь нас?

— Мамочка, конечно! — И опять все втроем плакали от радости.

Когда успокоились, Саша почувствовал ответственность за будущие решения:

— Надо будет многое обдумать, как жить, где жить. А пока я хочу позвонить в Москву моим самым близким родственникам, дяде Павлу и тете Августе, сказать им о нашей радости и пригласить на свадьбу.

— Конечно, звони. Только с нашего телефона скоро не дозвонишься, техника у нас отсталая. Лучше говорить с переговорного пункта на городской почте.

Они провели Сашу по центральной улице Володарского, показали красную кирпичную школу № 1, прежнюю старинную гимназию, где работала Александра. Напротив школы за высоким белым забором и железными воротами стояла старая городская тюрьма. Саша смотрел на нее хмуро, знал, что в ней содержались многие московские диссиденты.

Потом его провели по крытому деревянному рынку с унылыми очередями за скудным набором продуктов. По дороге много людей здоровались с Надей и Александрой, косились на Сашу, по его столичному виду определяли: нездешний. Но его с кем не знакомили. Надя шепнула ему:

— Городок наш небольшой, не хочу, чтобы слухи пошли.

Наконец пришли на переговорный пункт, там толпился народ, было накурено, из будок слышались голоса говоривших по телефонам, они говорили громко, с напряжением и типичным волжским оканьем. Саша заказал разговор с Москвой на десять минут, заплатил. Надя предупредила:

— Только ты негромко говори, чтобы из будки не слышно было.

Ждали, наконец телефонистка объявила:

— Москва, пройдите в четвертую кабину.

Он заволновался, зажал микрофон трубки ладонью, старался говорить спокойно:

— Дядя Павел, мы с Надей приглашаем вас с тетей Авочкой на наше скромное бракосочетание. Когда подадим заявление в ЗАГС, узнаем точную дату. Мы не хотим большой свадьбы, но нам приятно будет видеть вас и Лилю с Алешей. Вы познакомитесь с Надей и моей дочкой Александрой.

— Спасибо, дорогой Саша. Мы очень рады за вас. Мы бы приехали, но я не в таком состоянии, чтобы путешествовать. Да и Авочке не просто оставлять меня. Но Лиля с Алешей приедут обязательно. Дай только заранее знать.

Алеша с Лилей обрадовались за Сашу и были готовы выехать в Чистополь, как только он назначит день свадьбы. Но настроение у Алеши было плохое, он ожидал, что его вызовут на «обработку» в правление Союза писателей, как всех авторов альманаха «Метрополь». Там их сурово и настойчиво уговаривали покаяться письменно, написать обещание, что не будут впредь участвовать в нелегальных изданиях. Эти бумаги хранилась в Особом отделе у генерала Ильина и могли послужить основанием для дальнейших репрессий. Наказали пока только составителей — исключили из Союза писателей. В знак протеста Василий Аксенов сам вышел из Союза. Вокруг него сгущались тучи: его не высылали, как Свирского, но открыто намекали, что он может ехать за границу и ему не станут препятствовать. Это означало изгнание. Аксенов пока колебался, и Алеша тоже ждал, что будет с ним. Лиля настороженно спрашивала:

— Алешка, что, ты думаешь, происходит в Союзе писателей?

— Затишье перед какой-то бурей.

Это пугало ее, она говорила с упреком:

Какое затишье, если приходится все время жить в напряжении ожидания?

Она беспокоилась о нем, о том, что будет со всеми ними, если его предадут наказанию. Но и сама тоже не могла решить, стоит или не стоит уезжать в Америку, не могла настроить мозги на отъезд. Так все у нее сложилось вместе — замужество, обретение полноценной семьи, она с тревогой присматривалась к взаимоотношениям Лешки с Алешей. Пока они жили дружно, Лешка скоро стал относиться к нему не как к дяде, а как к отцу, но был занят своими юношескими заботами, появилось увлечение девчонками. Теперь на нее пали все сложные семейные заботы, с прибавлением мужа ей приходилось кормить Алешу и Лешку, двух прожорливых мужчин. Августа старалась помогать, но она старела, и Лиле не хотелось утомлять ее.

В работе пришел успех. Лиля была постоянно занята работой в больнице, делала много операций по методу Илизарова и руководила молодыми врачами. Ее авторитет рос, к ней приезжали учиться врачи со всего города. И Марьяна Трахтенберг уже больше не руководила ею — обе были в одинаковом положении.

И фоном для всего этого стала нервирующая необходимость решать что-то для благополучного будущего.

Павел с Августой видели нерешительность Алеши и Лили в отношении отъезда и были недовольны, что они затягивают решение. Павел говорил:

— Это ваше дело, но, смотрите, как бы потом вам не пришлось жалеть об этом. — И ворчливо добавлял: — Пока гром не грянет, мужик не перекрестится.

Павел становился все более ворчливым, он заметно старел и слабел, у него появилось типичное для стариков выражение лица — постоянная озабоченность и растерянность. К тому же его беспокоила стариковская болезнь, задержка мочи из-за увеличения простаты. Его лечили, но эффекта не было, он часто и с трудом мочился, жаловался на это. Алеша, любитель все переводить в шутку, сочинил про него эпиграмму:

Сам Павел на это только улыбнулся, но неожиданно рассердилась Августа. Хотя она всегда любила эпиграммы сына, на этот раз обиделась за Павла:

— Как ты можешь сочинять такое про Павла? Если человек страдает, незачем шутить над его болезнью. Что за манера устраивать насмешки по любому поводу!

— Но мама, я не думал обижать Павлика!

* * *

В третий приезд Савицкий и Лена были для Бергов уже своими людьми. Лена стала частой и желанной гостьей, а Коля продолжал вести переговоры с сотрудниками Комитета по науке и технике. Алеше с Лилей он сказал:

— Берта нашла в Израиле людей, которые согласились прислать письмо-приглашение. Скажите когда.

Алеша с Лилей переглянулись.

— Мы должны еще подумать. Понимаете, для меня теперь наступило затишье, торопиться мы не хотим. Хотя это может быть затишье перед бурей.

Савицкий добавил:

— Поразительно, какую силу имеют у вас эти майоры и полковники из Комитета. Они даже проводят нас мимо таможни, чтобы взять привезенные им подарки. Имейте в виду, если вам надо будет вывозить, что ваши строгие законы запрещают к вывозу, я все могу перевезти: оригиналы ваших документов, драгоценности, золото… За наши взятки эти майоры и полковники освобождают нас от обычных проверок.

Это было очень ценное дружеское предложение, потому что вывозить с собой документы и драгоценности не разрешалось.