Измочаленный, очумелый Стенька подошел к приказному крыльцу, мечтая о том, чтобы сесть на лавку и перестать думать. Но и этого не удалось.

— Слышь, молодец… — окликнули Стеньку из толпы.

Он обернулся и увидел невысокую ладную девку.

— Ты ярыга Степан Аксентьев будешь? — осведомилась она.

— Да вроде я! А ты?..

— Дельце у меня к тебе, — девка поманила его в сторонку и достала из рукавицы темный комочек, дала ему развернуться — и Стенька увидел старые костяные четки. — Узнаешь, что ли?

Стенька вгляделся — точно, они, и синие бусины поблескивают.

— Стало быть, тебя…

— Она и прислала. Вот что, молодец, сказать велено: быть бы тебе ближе к полуночи там, где уж раз вы с Авдотьицей стаивали.

— У белянинского двора, что ли? — догадался Стенька.

— Да тише ты! Оденься потеплее. Никого с собой не бери! Еще Авдотьица передать велела — этой ночью ты все узнаешь, что тебе надобно!

— А как я…

— Она сама там тебя высмотрит, — пообещала девка и спрятала четки обратно. — Ну, оставайся с Богом, а я побегу!

Стенька догонять не стал, а даже повернулся в другую сторону — словно бы ему до той девки дела нет. Но радость взыграла! Все неприятности разом затмила! Не иначе, Авдотьица, решив покончить со своим малоприятным прошлым и стать верховой мовницей, наведет его на треклятых конюхов и деревянную грамоту разом!

Как Стенька дожил до полуночи, он и сам бы объяснить не мог. Каждую минуту считал, хотя и забрел сперва к Деревнину, словно бы доложить о ночной вылазке, а на деле — протянуть время и поесть блинов, хотя и потащился Бог весть куда, к Успенью, что на Могильцах, где жила родная тетка и тоже в любое время угощали блинами. Москва гуляла! Обычно свет гасили сразу после ужина, и улицы тогда же делались пустынны, сейчас же народ колобродил, шатался, песни распевал, и ладно бы простой народишко — у бояр и князей вовсю гуляли! Даже боярыни с боярышнями шумно веселились — в больших сенях многих белокаменных домов нарочно вешали качели на обшитых красным бархатом веревках, с мягкими сиденьями, и девицы с молодыми женками, качаясь, допоздна пели песни.

Время Стенька узнавал по перекличке сторожевых кремлевских стрельцов — они каждый час заводили свое вековечное, с башни на башню: «Славен город Москва-а-а! Славен город Каза-а-ань!» Подозревая, что в масленичные ночи возможны всякие недоразумения, Стенька решил прийти загодя.

Явившись в указанное место и никого не найдя, он встал неподалеку, так, чтобы его было видно. Не зная, сколько придется торчать, Стенька занялся обычным для всякого ожидающего делом — принялся читать молитвы. Он, как и многие москвичи, измерял и время, и даже порой расстояния в «Отче наш». И душе спасение, и делу польза! Особенно этим увлекались бабы, которым для их стряпни нужна была определенность.

На десятом «Отче наш» в створе улицы появились сани, подкатили, крепкий возник встал, задрав башку, и тут же на снег выпрыгнули двое — Авдотьица и невысокий мужичок в тулупе с поднятым воротом. Даже если бы ночь не выдалась лунной — Стенька признал бы девку не только по богатырскому росту, но и по лицу. Мужичок же старательно прятал рожу.

— Пришел, свет? — радостно спросила Авдотьица. — Ну, пойдем, благословясь!

Она повела Стеньку к забору белянинского двора. Было слышно, как в доме, стоявшем, кстати, довольно далеко от того забора, гуляют гости. Купец затеял званые блины, собрал, надо полагать, всю родню, и гулянье могло затянуться надолго. Стенька немного позавидовал купцам — их-то, пьяненьких, разведут по теплым покоям да и уложат на перинах, а он, грешный, хоть и поел сегодня блинов вволю, однако был затем выпровожен на мороз…

— Погоди-ка… — прошептала Авдотьица, прислушиваясь. — Коли что — ты за порядком смотришь…

— За каким порядком?..

— Ч-ш-ш-ш…

Вдоль забора шел человек с палкой и постукивал о заборные доски. Очевидно, он услышал скрип снега и на что-то там быстро вскарабкался. Над высоким забором появилась короткая курчавая борода торчком, а потом и темное пятно рожи, увенчанное остроконечным колпаком.

— Кто тут бродит?! — медвежьим голосом спросил этот человек. — Вот спущу кобелей!

— Ты сторож здешний, что ли? — вопросом же отвечал Стенька.

— Сторож. А вы кто таковы?

— А я Земского приказа ярыга Аксентьев! — гордо объявил свое звание Стенька. — Или не видишь — вон они, буквы! «Земля» и «юс»!

— Черта ли в потемках разберешь… — проворчал сторож.

— Да ты меня знаешь, я со своим подьячим у вас прошлой зимой бывал! С Деревниным-подьячим, он с вашим хозяином знакомство водит!

— Деревнина знаем, — согласился сторож. — Ты с кем там? Говори живо!

Стенька понял, что Авдотьицу приняли за парня, и парня плечистого. В том, что под забором жмутся молодец и девка, сторож бы опасности не углядел, но двое мужиков были ему подозрительны.

— А с товарищем, — весело отвечал земский ярыжка. — Нас всех на Масленицу посылают за порядком смотреть! Мы вот тут караулом ходим, товарищи мои — вон там!

— Караулом, говоришь? Ну, ходите! — позволил сторож. — Коли что — стукните в забор, я вам горячего вынесу! Ишь ты, за порядком смотрят…

Очевидно, такой доблести от Земского приказа он не ожидал.

— Нам мой подьячий наказывал ближе к белянинскому двору держаться, — соврал Стенька. — Мало ли — сейчас лихие люди на санях носятся, а двор богатый.

— Ну, Бог в помощь! — благословив таким образом самозваного караульщика с приятелем, сторож пошел дальше вдоль забора и вместе с угасающим постукиванием исчез.

— Ну, Степан Иванович, век не забуду… — прошептала Авдотьица. — А теперь — ничему не дивись, коли что увидишь — ради Христа, молчи!

Не увидел, но услышал Стенька — Авдотьица негромко свистнула, и ей сразу же ответил сильный, долгий и переливчатый свист.

— Конюхи, что ли? — с восхищением произнес Стенька.

— Конюхи, конюхи, — подтвердила девка. — Молчи, говорят тебе!..

Беседуя со сторожем, Стенька повернулся к забору и даже шагнул в сугроб. Когда же он развернулся обратно к улице, то поразился — уже не один возник, а два, запряженных в сани, стояли у перекрестка.

— Стой тут, — велела Авдотьица. — К забору жмись, чтобы тебя не приметили.

А сама поспешила к перекрестку.

Ей навстречу побежал здоровенный парень неслыханного роста, размахивая руками, как будто собирался взлететь. Что-то щелкнуло у Стеньки в башке. Не видя парня в лицо, он уже знал — точнее, страстно желал знать именно так! — кто этот преогромный детина.

И, нарушив распоряжение Авдотьицы, земский ярыжка вдоль забора, стараясь не отлипать от него и потому еле вынимая ноги из долгого и высокого сугроба, устремился к детине.