я просто… я думал, у меня было больше времени. — Я покачал головой. — Я даже не осознавал, что хочу больше времени, пока мне не вручили этот контракт и я не увидел, как все это ускользает от меня.

— Больше времени побыть подростком?

Я удрученно кивнул. — Насколько это жалко?

— Это не жалко, — поправил он. — Это музыка для моих ушей. Это все, чего мы с твоей матерью когда — либо хотели для тебя — просто быть свободными.

— Я делал недостаточно вещей, папа, — сказал я ему. — Все мои друзья веселились, а я всегда был настолько сосредоточен на игре, что не присоединился к ним.

— И ты вошел во вкус в этом году, — добавил он с задумчивым выражением лица.

— Да. — Я кивнул. — И я знаю, ты думаешь, что это из-за Шэннон и что я не хочу подписывать контракт, потому что боюсь оставить ее, и в какой-то степени это правда. Я не хочу оставлять ее, но в основном это касается меня. О том, кто я и где я нахожусь — и мне нужно больше времени, чтобы заняться этим. Я не уделял достаточно внимания своей жизни. Я не испытал ничего из того, что, как я теперь понимаю, я хочу испытать. Я попробовал это сделать, несколько коротких месяцев, и теперь это прошло.

— Оно не пропало, — ответил папа. — Тебе не нужно ничего подписывать, Джонни. Это взрослое решение, это обязательство перед твоим будущим, и его не обязательно принимать сейчас. Ты можешь возвращаться домой, сынок. Ты можешь продолжить работу в Академии, тренироваться с молодежкой до 20 лет и закончить учебу в Томмене. После того, как ты закончишь cert в следующем году, мы сможем решить, в каком колледже и где ты хочешь играть — если ты хочешь играть. Твое будущее принадлежит тебе, Джонатан. Оно принадлежит тебе, а не тренерам. Тебе все еще только восемнадцать лет. У тебя может быть этот дополнительный год, сынок. Мы с твоей матерью поддержим тебя, несмотря ни на что.

— Но я все еще хочу этот контракт, — выдавил я, чувствуя противоречие. — Я хочу этого так чертовски сильно, папа.

— И ты боишься отказаться, если тебе не предложат другого в следующем году?

Тяжело вздохнув, я кивнул. — Именно.

— Я не вижу, чтобы это произошло, Джонни, — ответил мой отец. — Ты слишком талантлив.

— Это может случиться, — предупредил я его. — Я могу отказаться и снова получить травму. Хуже, чем раньше. Травма, от которой я, возможно, не оправлюсь. Я могу потерять все, папа. В этом виде спорта нет никаких гарантий. Ты знаешь это так же хорошо, как и я.

— Я думаю, тебе нужно взять паузу и все хорошенько обдумать, — сказал папа. — Когда им нужен ответ?

— У меня есть неделя, чтобы принять решение, — устало сказала я. — Они удивительно относятся ко мне.

— Тогда тебе понадобится каждый из этих дней, чтобы подумать об этом, — сказал он мне. — Сегодня вечером ничего не нужно решать.

— Неужели?

— Действительно, — подтвердил он. — Ты приезжаешь домой на следующей неделе, а потом у тебя музыкальный фестиваль в Дублине с друзьями в те же выходные. Используй это время, чтобы повеселиться, сынок. Иди и будь подростком. Сходи с ума. Веселись. Расслабься. Напейся — не слишком, или твоя мать убьет меня, — быстро поправился он с ухмылкой. — Но наслаждайся своей жизнью. Мы поговорим о том, что ты хочешь сделать с контрактом, когда ты вернешься домой. Тогда мы примем решение.

80

УГАДАЙ, КТО ВЕРНУЛСЯ

ДЖОННИ

— Итак, где она? — Спросил я, волнение заструилось по моим венам от перспективы увидеть свою девушку после более чем семи недель разлуки. — Она дома? У Клэр? Ты не сказал ей, что заедешь за мной пораньше, не так ли?

— Извини, но могу я побыть твоим главным на десять минут, — раздраженно потребовал Гибси. — Я не видел тебя почти два месяца, и все, о чем ты можешь думать, это о том, чтобы намочить свой член, эгоистичный ублюдок. Ты даже не спросил о моей поездке в Шотландию в прошлом месяце.

— Я тоже скучал по тебе, парень, — усмехнулся я, радуясь, что снова оказался в центре его внимания, сжимая о Господи перекладину и молча молясь, чтобы он не убил нас обоих своим безумным вождением. — И твой Тоблерон в моем чемодане.

— Тоблероны, — поправил он, едва не сбив пожилую леди, переходившую дорогу. — Во множественном числе. Даже не думай отдавать Хьюи и Фели мою заначку. Сворачивая на свою сторону дороги, Гибси взглянул в зеркало заднего вида и вздохнул. — О, слава богу, она все еще стоит. На минуту мне показалось, что я задел ее боковым зеркалом.

— Может быть, тебе стоит остановиться и позволить мне вести, — предложил я, стараясь дышать ровно и не психануть, когда он свернул на пешеходную дорожку. — Как, черт возьми, ты получил свои полные права?

— Мой язык, — самодовольно ответил он. — Это замечательное оружие.

Я поморщился. — Хочу ли я знать?

Он пожал плечами. — Наверное, нет.

Быстро продолжая, пока он не оставил мне шрам на всю жизнь своей неосмотрительностью, я спросил: — Итак, как поживает твоя тетя Джеки и вся банда в Шотландии? — У Гибси была семья в Шотландии. С тех пор, сколько я себя помню, каждое лето он отправлялся в недельную поездку, чтобы навестить младшую сестру своего отца в Эдинбурге.

— Она необузданная, парень, — усмехнулся Гибси. — Клянусь богом, я не был уверен, что доберусь домой целым и невредимым. Эта женщина может опрокинуть пинту пива быстрее любого мужчины, а ее подруга Шарон — сумасшедшая.

Я в этом не сомневался. Я ездил с ним в путешествие на третьем курсе, и он не преувеличивал необузданность своей тети по отцовской линии. Это явно передавалось по наследству.

— Ты знаешь этого безумно хорошего татуировщика? — он радостно продолжил. — Парень из Манчестера — Декс Майклс? Ему принадлежат Небеса и Чернила.

Я выгнул бровь. — Американский парень во всех журналах и прочей хрени? Он рисует всех знаменитостей?

Гибси кивнул. — Это тот самый.

— А что насчет него?

Ухмылка расползлась по его лицу, когда он углубился в свою последнюю возмутительную историю, рассказав мне все о том, как он был так близок к тому, чтобы сделать татуировку на икре у известного татуировщика, пока не проверил удостоверение личности и не был пойман с поличным.

— Ты такой придурок, — засмеялся я. — Он никогда не собирался писать тебя.

— Он, блядь, собирался, — фыркнул Гибси. — Клянусь, меня подвел мой рюкзак, парень.

— Твой рюкзак? — Спросил я, хмурясь, пока меня не осенило. О Господи. — О, Гибс, только не говори